во взрывчатке человеком, даже не спрятался в туалете, где перегородки прочные? Сразу нет.

Гуров кивнул:

— Да уж, проще простого голословно обвинять покойника. Пока для того, чтобы подозревать Романова, оснований нет.

— Предположим таинственного бомбиста?

— Тогда получается еще более странная картина. Некто достает телефон, который даже в распатроненном виде по-прежнему карбон и золото, то есть стоит немалых денег. Далее — не ленится изыскать неведомую даже эксперту взрывчатку, с тонким знанием психологии подстраивает все так, чтобы телефон оказался в квартире предполагаемой жертвы…

— Да и кто цель-то? Если бы муж, то зачем городить огород с гаджетом?

— А если жена? Информация по темному прошлому Нины сама по себе интересна, дает азимут, — признал Лев Иванович, — а весьма интересно мне, и дает пищу для размышлений следующий факт: почему все то, что ты на раз легко выяснил у случайных информаторов, не удосужился сообщить Зубков, местный уроженец и по брови информированный участковый?

Крячко поскреб подбородок:

— О, бриться пора… темнит, гадюка. С чего это он тебе принялся названивать, а при личной встрече как в рот воды набрал.

— И ведь до того он в молчаливости и таинственности не был уличен, — Гуров глянул на часы, — Стас, поступило предложение. Если у тебя прямо сейчас нет неотложных дел, то, может, наведаемся к Романовой? Она в городской больнице, как раз поспеем к приемным часам. Ну а не поспеем — сдвинем время приемных часов.

— Хорошо ли? — джентльменски усомнился Крячко. — Больная дама, после эдакого-то потрясения… хотя ничего, не рассыплется, небось, уже оклемалась, с ее-то закалкой и жизненным опытом. А что больная, то и лучше, искреннее будет.

— Жестко, но согласен, — признал Гуров, — нечего турусы разводить, на фоне всей этой истерии со взрывчаткой каждый день на счету.

— А ведь загадочно, Лева. Все как-то успокоилось на бытовых причинах и самогонном аппарате. Я у Гришина-то, фээсбэшника, уточнил аккуратно: делает непонимающий вид, мол, что за дело Романова? Уже не работают. Вот, небось, таким нехитрым образом они и статистику на месте сохраняют.

— Что ж, нам проще, под ногами путаться не будут, — отмахнулся Лев Иванович, — попробуем напрямую спросить у Нины, как понтовая бомба оказалась у нее на кухне.

— Тем более пока некого спрашивать, кроме нее.

Глава 6

Дорога днем до городской окружной больницы, где находилась на излечении пострадавшая — пока, по крайней мере, так — Нина Романова, заняла немного. Как раз попали на приемные часы, и это было весьма кстати. Очень условные там формальности на вход, и не пришлось объясняться с применением удостоверений.

Без сюрпризов не обошлось: как раз, когда сыщики, представившись дядями пострадавшей, выясняли в регистратуре, в какое отделение отправляться, с лестницы на выход направлялся участковый Зубков.

— Лева! — возмутилась Мария, крутанув в пальцах пилочку. — Что, хочешь сказать, что убийца дворецкий, то есть участковый?! Протестую.

Лев Иванович попенял:

— Нетерпеливая ты женщина! Если угодно, могу вообще хоть сейчас замолчать.

— Это как хочешь, но перед этим лучше скажи сразу: Сережа — убийца? Если так, то жажду знать, в каком он СИЗО.

— Зачем?

— Калачика занесу. Я ему симпатизирую. Короче, признавайся, иначе слушать перестану.

И пришлось заверить, что нет, не Зубков убийца.

Хотя…

…Увидев знакомую фигуру, Крячко немедленно съязвил:

— Укрепляем связи с отдельно взятым населением? Или просто так зашел, по пути? — До Мокши, окормляемой Сергеем, было четыре остановки на электричке.

— Как она, Сережа? — спросил Лев Иванович.

— Жива, — пробурчал покрасневший участковый, — пока достаточно. Быстро удалось в больницу доставить. Правого глаза нет, лицо посечено, ранения груди и рук. Но руки удалось спасти.

— Ты у нее выяснял что-нибудь? Или сама поведала?

Зубков открыл было рот, но сдержался, ответил безукоризненно корректно:

— Я, Станислав Васильевич, господин полковник, навестил частным порядком пострадавшую женщину, старую знакомую.

— Ты-то почему?

— Потому что больше некому. Она сирота, родителям Дениса не до того, да они ее и так не особо жаловали. Теперь отмывают квартиру, вставляют стекла, сказками внучку утешают. Удовлетворяет мое объяснение?

— Сергей, не заводись, нехорошо, — заметил Гуров, — не забывай: это ты частным порядком, а мы по службе.

— Прошу прощения. Я ни о чем не спрашивал. Честь имею. — Щелкнув каблуками, Зубков развернулся и ушел.

— Мало того что темнила, еще и нахал, — заметил Станислав.

— Он не виноват, он таким родился, — объяснил Гуров, знакомый с обсуждаемым субъектом более тесно.

Поднялись на этаж, обратились к дежурной по отделению, та, проявив бдительность, все-таки позвала врача, а тот попросил-таки удостоверения. И, придирчиво изучив их, заметил, что при состоянии больной Романовой частые визиты товарищей из органов не особо желательны. Хотя опасности для жизни нет, и все-таки вот только-только ушел товарищ.

Крячко немедленно поправил:

— Тот, который ушел только что, визит наносил не от органов, а от себя лично. Так что элемента частоты как раз никакого нет. Раз смогла принять его, цветочки-апельсины, сдюжит и нас.

— Хорошо, но…

— Мы ненадолго, — пообещал Гуров, но честно поправился: — Постараемся ненадолго.

Пострадавшую перевели уже в обычную палату, рассчитанную на шесть мест, но поскольку соседей не было, то получилось одноместное, комфортное размещение. Нина Романова, забинтованная до состояния мумии, занимала койку у окна. На прикроватной тумбочке, заботливо застланной чистой салфеткой, стоял стаканчик с цветком, бутылка воды, лежали на тарелке фрукты.

Не одинокая, брошенная женщина. Однако все-таки Романова производила такое тягостное впечатление, что даже железобетонный Крячко смягчился, спросил в меру участливо:

— Доброго дня, Нина, как вы чувствуете себя?

На свет божий смотрел лишь один — как уже было известно, единственный оставшийся — карий глаз, и был он хотя и очень красивый, но взгляд острый, недобрый, настороженный. Женщина разлепила губы, обметанные белым:

— Спасибо, неплохо. Вы откуда?

— Да все оттуда же, — заверил Станислав, поднеся поближе удостоверение, — вы сможете ответить на несколько вопросов?

— Смогу.

«А ведь прав Стас, — отметил про себя Гуров, в свою очередь, демонстрируя свою книжечку, — либо она пострадала куда меньше, чем пытается показать, либо побывала и не в таких переделках. Держится для пострадавшей весьма достойно».

Вслух же сказал, стараясь, чтобы голос звучал нейтрально-участливо:

— Скажите, пожалуйста, ваш супруг работал на производстве электрокомпонентов?

— Верно.

— А до того — на производстве пиротехники.

— Все верно.

— Вы находились в отпуске по уходу за ребенком.

— Так.

— Имели какие-то дополнительные источники дохода?

— Не понимаю вопроса. В связи с чем он? Вы не налоговая инспекция.

— Верно, не налоговая. И все-таки ответьте, пожалуйста.

— Нет. Никаких дополнительных источников.

— Был ли у вас в доме дистиллятор? — спросил Станислав.

— Самогонный аппарат? Ничего подобного мы в доме не держали, — решительно, насколько это было возможно в ее состоянии, заявила Нина.

— По предварительным данным, взорвался именно он, — заметил Лев Иванович.

Единственный глаз вспыхнул, ожег, как углем: