— …наконец мать ее спилась и вообще пропала при темных, невыясненных обстоятельствах, — сделав вид, что не услышала, продолжала учительница, — к тому времени Нине было четырнадцать. Опекуном стала соседка, потом и она скончалась. Осталась одна, а у девчонки своя комнатка в коммуналке. Начались мальчики, спиртное, сомнительные знакомства…

— …на подвиги потянуло, — дополнила Елена Васильевна, адресуясь как бы в пустоту, — разъезжала на шикарных машинах.

Анна Георгиевна, чуть поморщившись, глянула с укоризной. Алена замолчала.

— Тогда, может, помните, было модно специально навинчивать московские номера, чтобы все видели.

— …что пришел Вася к успеху, — снова донеслось откуда-то со стороны.

Анна Георгиевна кашлянула:

— Тут странное эхо, правда, Алена?

Та, немедленно замолчав, нырнула в холодильник, извлекла лимон. Взмахнула тонкими руками, как птичка крыльями — и на изящном блюдце расцвел еще один невиданный цветок, с плачущими соком лепестками.

— Благодарю, — величественно кивнула престарелая диктаторша, — прошу вас, отличный лимон.

— А можно про сомнительные знакомства? — осведомился Крячко.

— Детали криминальной карьеры Нины мне неизвестны.

— А самого ее… фактического мужа, — Станислав весьма удачно изобразил смущение и подбор слова, — вы не знали?

Учительница тотчас отреклась:

— Нет, не мой это круг.

— А вы, Елена Васильевна? — спросил Гуров.

Женщина не возмутилась, но было понятно, что вопросом она недовольна:

— И не мой. К тому же они жили в сумеречной зоне, за каналом. Откуда нам знать-то?

— Хорошо, дела минувшие, — улыбнулся Лев Иванович, — продолжим. Наконец образумилась Нина и вышла замуж за Дениса.

— Вы очень все упрощаете, — с мягким неодобрением указала Анна Георгиевна, — хотя каким уж образом они с Денисом сговорились — отдельная тайна, заслуживающая исследования. И как они могли вообще найти точки соприкосновения, тоже затрудняюсь сказать. Они были совершенно, абсолютно, безусловно разные. Он мальчик скрытный, деликатный и на редкость интеллигентный и при том упрямый и своенравный.

Эхом донесся невесть откуда Аленин голос:

— А Нина пристрастилась за годы красивой жизни к выпивке. Сама принимала и его сбивала с пути…

— То есть Денис все-таки пил? — подхватил Крячко.

— Пьяным его никто никогда не видел. Он знал, что у него плохая наследственность, и не желал поддаваться данной слабости, — ответила Анна Георгиевна и по-особенному поджала губы, было видно, что эту тему она не собирается обсуждать.

Пожалуй, имеет смысл воззвать к сентиментальности, решил Станислав Васильевич и, как мог деликатно, сообщил:

— А нам вот подсказали, что Нина дождалась Дениса из армии.

Елена Васильевна фыркнула в блюдце, но тотчас прикрылась салфеткой. Престарелая завуч лишь подняла бровь.

— Звучит романтично, если припомнить, что, во-первых, теперь из армии ждут всего-то год и что, во-вторых, Нина за это время успела многое.

Гуров усомнился, пусть и с улыбкой:

— Что же, неужели Денис все понял и простил?

— Любовь оказалась зла. А возможно, и она наконец поняла, какое сокровище может потерять. В любом случае по возвращении она ему вывалила все и приняла отпущение грехов. Поженились, стали жить у Дениса. Первое время по привычке она попыталась продолжить разгульную жизнь, но на правах мужа он это быстро прекратил. Потом родилась дочка Лялечка — и Нина изменилась окончательно.

— Трогательно, — признал Крячко, — жили они дружно?

— Скандалов между ними никто не наблюдал, — точь-точь как ранее, относительно пьянки, сообщила Анна Георгиевна.

— Ревновала его, как кошка, — вставила Алена.

Станислав Васильевич уточнил, памятуя больничный разговор:

— Она его? Не он ее?

— Тоже мне, сокровище! И разнесло ее после родов, как аэростат, — пояснила тощая Елена Васильевна, — к тому же тяжело сохранять безмятежность, постоянно памятуя о том, что тебя «поняли и простили». Плюс послеродовая депрессия. Устраивала сцены… ну просто безобразные! Стоило ему из магазина задержаться — и готов скандал.

— Вы-то откуда знаете? — поддел Гуров (чего уж, все равно не подружатся).

— Дверь в дверь живем! — огрызнулась Алена.

— Ну-ну, — примиряюще вмешался Крячко, — скажите лучше, как сам Денис реагировал на подобные выходки?

— По-мужски, с юмором, — лаконично ответила старуха завуч.

— Хорошо, прямо спрошу. То есть ни у одного, ни у другой на стороне никого не было?

Грубовато у Стаса получилось для деликатного общества, пришлось спохватиться и смутиться:

— Вы меня извините, я же вижу, поселок небольшой, а в данном деле любая деталька, даже самая ничтожная и пакостная, может оказаться ключевой.

— Не стоит извиняться, — разрешила Анна Георгиевна, — вопрос справедливый и закономерный. Но лично я ничего не знаю. Алена?

— Тоже нет, — без тени сомнения заявила та.

— Удивительно, — простодушно заметил Стас.

Помолчали. Гуров спросил, какой предмет преподавала Анна Георгиевна.

— Предметы, голубчик. Поселковая школа, к тому же на несколько населенных пунктов, все мы тут многостаночники. Биология, химия, русский язык и литература.

— Вот это да! Впечатляет, — признал Крячко.

— Благодарю вас.

— А вот, к слову, не помните, как успевала по химии Лайкина? — спросил Лев Иванович.

Впервые за время дружеского саммита суровая Анна Георгиевна обнаружила чисто человеческие черты. А именно: чуть не хмыкнула.

— И помнить нечего, голубчик. Никак. Полный ноль, а то и минус сто. Не по ее умишку эта наука.

— А Денис? — спросил Крячко. — Он же работал на пиротехническом заводе?

— А он как раз отлично знал химию, проявлял большие способности. Знаете, однажды умудрился мне итоговую написать на четверку, хотя всю четверть прямо-таки откровенно бездельничал. Я его спросила наедине после уроков: «Как, Романов, неужели за ночь все выучил?» А он: «Так вы ж меня попросили перенести плакаты из учительской, я и запомнил». Увы, несмотря на то что великолепно окончил одиннадцатый класс, зачем-то отправился в техникум.

Поговорив на нейтральные темы, допив чай и кофе, уточнив, можно ли будет при необходимости выяснить кое-какие детали, распростились.

В машине некоторое время ехали молча, потом Станислав признал, что готов уже держаться официальной версии:

— Чем городить огород с телефонами-убийцами, проще согласиться на взрыв самогонного аппарата. Опереться особо не на что, одни допущения, причем свободные. Не пил — а может, и пил, но стеснялся, и потому этого никто не видел. Романы на стороне — нет-нет, что вы, а впрочем, кто знает…

Гуров заметил:

— Мне этот местный колорит тоже уже поперек глотки. Но вот что хочешь делай, а как тут успокоишься, если менее чем в полусотне километров от Москвы ординарные тетки, возвращаясь с ребенком с прогулки, подбирают телефоны, начиненные неизвестной взрывчаткой?

— Гришин говорит: смежники из ФСБ по делу не работают, — едко напомнил Крячко, — ну а мы с тобой, два старпера-полкаша, снова мы самые умные, и больше всех нам надо.

Он покосился на коллегу, тот лишь глазами показал: рули, мол, внимательнее.

— Да понял, понял. Согласен, конечно, все как всегда: никто, кроме нас.

— Именно. Мы мужики и должны, — усмехнулся Гуров, — только ведь и самому-то тебе как, все в этом деле кажется кристально ясным?