В какой-то момент со стороны проложенной к подъезду тропинки раздался скрип утаптываемого чьими-то шагами снега, и я скосила глаза в ту сторону. Мгновенно закаменела в Юркиных руках, потому что прямо на нас шагал парень в очень знакомой куртке, длинноногий, независимо и вздорно вздёргивающий подбородок. В следующую секунду я уже сообразила, что это всего лишь Митька с девятого этажа, любимое чадо скандальной Светланы Арнольдовны, заканчивающее школу в этом году. Но было поздно. Я длинно всхлипнула. Мне уже стало казаться, что я прекратила видеть свою старую любовь в каждом встречном подростке. И вот опять.

— Чего ты? — спросил Юрка.

— Замёрзла, — пробормотала я.

Юрка с неохотой оторвался от меня, с заметным усилием отказался от приглашения зайти к нам на чашку чая и попрощался.

— Надумаешь, приходи завтра в лабораторию.

Он хотел произнести это небрежно, но получилось просительно. Я пообещала.

Дома меня встретила атмосфера настороженности. Понятно, папа передал матушке мои планы. Разоблачаясь в прихожей, я всем существом ощутила напряжение, а потому сходу активировала заряд.

— Родители, — сказала я. — Обсудим моё право на самоопределение!

Они заговорили оба разом. Папа сорвался со своего дивана, а мама вышла из кухни, забыв положить недочищенную картофелину. Сначала было трудно что-либо понять. Потом наметились две чётко прослеживаемые тенденции. Мама была уверена, что пребываю в глубокой депрессивной обиде по поводу акта изъятия из моей личной собственности жилого угла. Папа же полагал, что у меня снесло крышу на почве многолетнего сексуального воздержания, и я собираюсь натворить глупостей.

— Родители! — сказала я. — Все ваши страхи небеспочвенны. Всё это имеет место. Но! Пришло время что-то менять в нашем коллективном существовании! Я вас всех до смерти люблю. И не собираюсь вас бросать. Вас ещё достанет частота моих визитов. Но жить я буду отдельно. Это решено.

Примерно полчаса они уговаривали меня подумать ещё. Папа обещал устроить некие интерьерные переделки в гостиной, чтобы мой угол получился закрытым. Мама просто боялась и не скрывала этого. Я вдруг поняла, как им не хочется ничего менять, как им нужно, чтобы в доме было побольше народу. Но одновременно я увидела и то, что озвучил Юрка, — тесноту и постоянные материальные ограничения. Ничтоже сумняшеся я использовала эти соображения как аргументы в свою пользу, чем ввела отца в состояние отчаяния. Мама сразу кинулась его защищать. Преимущественно от него самого. Я перепугалась, потому что папа понёс какую-то безнадёжную чушь о дополнительных заработках и переходе на другую работу. Впервые я видела своего родителя слабым. Мама, которая всегда поддерживала его, теперь не могла этого сделать. Она тоже чувствовала себя виноватой из-за того, что ещё один ребёнок вывел её из числа экономически активных единиц семьи. Она говорила, что вот приедет бабушка, у неё будет больше свободного времени, она станет брать дополнительные дежурства.

Кончилось тем, что я разревелась от немыслимой, просто вселенской жалости к ним. Они моментально замолчали. А потом принялись извиняться. Это было ещё хуже. В довершение всего явился Егор, только что отсмотревший очередную серию «Лунтика» в вечерней программе для детей. Решив, что меня обижают, этот маленький монстр объявил родителям, что они плохие, и повис у меня на шее. О, господи! Ну, не хотела я ни для кого из них никакой беды. И ситуацию требовалось прояснить немедленно, пока она не приняла размеры стихийного бедствия.

Я быстренько вытерла нос маленькому братцу и заставила попросить прощения у родителей, объяснив, что сама виновата и поэтому реву. Потом я отдала его маме, и они ушли в ванну. А потом я рассказала папе, как Игорёк воспринял сообщение о том, что для него нашлось место в клинике. Говорила я долго и нудно с подробностями и экскурсами в прошлое. Кончилось тем, что я объявила папе, как сильно им горжусь и до какой степени беззастенчиво им хвастаюсь. Моя тактика сработала. Самооценка у отца принялась повышаться на глазах.

— Ну вот, — сказал он, — а ты бежать собралась.

— Пап, — возразила я. — Это не побег. Я ведь сто раз могу вернуться. Ну, дайте вы мне чуть-чуть пожить самостоятельно.

И отец сдался.

— Ладно, — буркнул он. — После нового года сделаем ремонт. А там — переезжай.

— Не! — сказала я. — Ремонтом я займусь сама. Свистну однокурсникам — помогут.

— А в чём подвох? — настороженно спросил папа.

— Ну-у, — протянула я. — Летом ремонт. А перееду я прямо завтра. Дашь машину?

— А тётка Лидия? — потрясённо спросил отец.

— Встретим вместе, — заверила я. — Хлопнем по рюмке чаю и потом я свалю, — и закончила прочувствованно. — Какой ты у меня классный! Как я тебя люблю!

Решив, что разговор окончен в мою пользу, я вскочила, обняла отца и направилась, было, в свою комнату.

— А ну-ка стой! — звонко сказал папа. — Стоишь? Так вот! Иди ты на фиг!

О! Я забыла о священном праве мужчины на последнее слово. Реплика застала меня в дверном проёме. Я попятилась, заглянула на кухню, улыбнулась самой хулиганской из своих улыбок, означавшей «только ты меня и понимаешь», и окончательно привела отца в хорошее настроение. Право на самоопределение я отспорила. День можно было считать прожитым не зря.

Глава 4

Ёлка лежала посреди комнаты и по мере того, как оттаивала, начинала всё более оглушительно пахнуть. Возвращаясь сегодня из университета после успешно сданного зачёта, я не удержалась и зашла на ёлочный базар. Это деревце меня сразу приманило к себе своим удивительным несовершенством. Оно стояло в сторонке от соплеменной растительности и казалось очень одиноким. Я подошла и поняла, в чём дело. Обратная сторона была почти лысой из-за рудиментарно коротких веточек.

Красноносый от холода продавец подошёл ко мне и, дохнув алкогольным перегаром пополам с кофе-эспрессо, предложил приобрести несчастное деревце за треть цены. Вообще-то я не собиралась ни с чем таким заморачиваться, но ёлочка выглядела такой несчастной, что пришлось расстаться с деньгами на новые гламурные колготки. Продавец очень быстро и аккуратно упаковал моё приобретение какой-то на редкость архаичной пеньковой верёвкой и буквально впихнул мне в руки.

Топтавшиеся возле подъезда тётушки со своими мопсами разахались, когда увидели меня семенящей в обнимку с растением.

— Полиночка, тебе тяжело! — ахнула тётя Валя. — Подожди, я позвоню внуку…

Я остановилась возле них и перевела дух.

— Не надо, — сказала я. — Тут и осталось-то несколько шагов до лифта.

Соседки приняли моё водворение в квартире Галицыных как подарок небес. Оказывается, все последнее время они целым подъездом жалели Валерию Сергеевну и переживали