– Вот именно, воск, – подтвердил Гордеев. – Руку я изуродовал, но голову не трону, она в своем роде – произведение искусства. И улика. Впрочем, то и другое мы заберем с собой. Не возражаете?

– Нет, – глухо отозвался Алексей.

Гордеев аккуратно положил одну руку на темечко, другой взял голову за подбородок.

– Думаю, тело – пластмассовый муляж: на все воска бы не хватило.

Он приподнял голову и, раскачивая ее, потянул на себя. Она не сразу, но соскользнула с железного штыря, уходившего в туловище. И вот тут Трофимыч не выдержал. Вряд ли понявший, в чем тут дело, и до того жадно следивший за процедурой расчленения тела, он вцепился руками в край могилы и молчком пополз наверх. Гордеев ухватил его за край потрепанной куртки, но Трофимыч, брыкаясь, возопил таким голосом, от которого услышавший его на кладбище ночью поседел бы в один момент.

…Пока Алексей наверху успокаивал Трофимыча, отпаивая его водкой, Гордеев обнаружил вместо тела покойной торс манекена, чему он нисколько не удивился, и вслед за головой отнял у поломанной куклы кисти рук. Положив все на край могилы, он стал забивать крышку гроба…

С Трофимычем Гордеев и Алексей распрощались у ворот кладбища, взяв с него слово молчать, и не успели опомниться, как бедолаги, настрадавшегося в эту ночь на много лет вперед, и след простыл.

На рассвете они сидели в доме Погодиных за круглым столом. На горе вырисовывалась в легком сером тумане церковь. Перед ними стояла початая бутылка водки, нехитрая закуска. В центре стола, на развернутом материале, лежала восковая голова женщины и две скрещенных руки из того же материала.

– Что будем делать? – спросил Алексей.

От его недоверия и даже враждебности к Гордееву, недавно вспыхнувших на кладбище, не осталось и следа.

– Главное, не наломать дров. И не спятить. – Петр отломил кусок черного хлеба, положил в рот, прожевал. – В морге твои отец и мать, как я понимаю, видели свою дочь мертвой. А хоронили вместо нее уже вот это, – он кивнул на восковые предметы в центре стола. – Что же получается? В морге Дашу загримировали так искусно, что родные отец и мать приняли ее за покойницу? И чем-то накачали, что она и была как покойница. По крайней мере кое-какие ответы у нас уже есть.

В полдень они поднялись на третий этаж дома № 8 по Комсомольской улице. Три звонка в десятую квартиру. Им открыл полный пожилой мужчина в обвислой майке и трусах. На приветствие нежданных гостей он ответил подозрительным взглядом.

– Девять лет назад вы нашли в озере утонувшую девушку, помните? – спросил Гордеев.

– Такое не забудешь, – кивнул старик.

– Это – ее брат, – он кивнул на Алексея, – а я… ее родственник.

– И что дальше? – спросил старый браконьер.

– Вы хорошо помните ее лицо? – Алексей вытащил из кармана фото сестры. – Это… она?

– Вы же ее брат, зачем спрашиваете?

– Это она? – тверже спросил Алексей.

– Нам очень важно знать все подробности, – миролюбиво добавил Гордеев. – Поймите нас, пожалуйста.

Прищурив один глаз, старик покосился к фото.

– Кажется, да.

– Не удивляйтесь другому нашему вопросу, – продолжал Гордеев. – Она… действительно утонула?

– То есть?

– На самом деле была мертва? Не могла быть просто в отключке?

Мрачный старик оглядел гостей еще более подозрительно и недоуменно покачал головой.

– Живого от мертвого я отличу.

– И все-таки?

– А вы что, не похоронили ее? Забыли? – побагровел старик. – Издеваетесь надо мной? Я сейчас полицию вызову, и тогда уже вам будут вопросы задавать. Я старый человек, а вы мне нервы треплете! Да она задом вверх плавала, мордой вниз! Мы ее сеткой зацепили, как чурку! А ну, проваливайте, а не то сейчас в окно закричу, вам мои племянники все ребра переломают!

Гордеев крепко ухватил за локоть Алексея, сжимавшего кулаки и уже готового переступить порог, и потащил его назад, а потом вниз по лестнице. «Как чурку, – готовый расплакаться, дрожа от гнева, бормотал тот. – Ах ты подонок…»

Уже на улице Петр Гордеев сказал:

– Все это время я жил с призраком, Леша. – Заглянув в глаза молодому человеку, он горько усмехнулся: – Понимаешь, с призраком?!

И вновь поезд вез его домой – в Предтеченск. Петр Гордеев больше не знал, как говорить с женой, о чем. А главное, он не знал, кто она.

Несколько часов назад, на вокзале, Алексей Погодин сказал ему:

– Я хочу ее увидеть.

– Еву?

– Да, я доложен поговорить с ней.

Гордеев отрицательно покачал головой.

– Нет, рано, пока еще рано. Ты молод и горяч, – он невесело улыбнулся, – боюсь, все испортишь.

– Я не могу ждать, Петр Петрович, мне нужно ее видеть. Я с ума сойду в Мохове, дожидаясь от вас известий!

– А ты постарайся не сойти, – успокаивал Гордеев. – У нас, как в том сериале, все еще только начинается. А если серьезно, Леша, в каждой игре бывает только один момент, когда необходимо открыть карты. Только один! Именно оттого, угадаешь ли время, зависит, выиграешь ты или проиграешь.

Поезд нес Гордеева из Мохова в Предтеченск…

Нет, появление Алексея в его городе означало бы проигрыш – кроме Евы был еще ее великолепный дядя. Неуловимый человек, скрывавший свое лицо, профессию и себя самого. Но ведь он, как бы ни был хитер, осторожен, – не человек-невидимка! Не тень, не призрак! И он с кем-то общается, говорит. А значит, есть люди, которые слышали его голос, могут узнать… Но а если нет никакого дяди? Только случайные люди в жизни Евы и неведомые ему, Петру Гордееву, ее мужу, обстоятельства?

Тревожные мысли окружали его, не отпускали. Водоворот предположений все глубже затягивал Петра, и он, тщетно стараясь ухватиться хотя бы за что-нибудь, уже готов был захлебнуться в нем, пойти ко дну.

Когда он приехал, Евы дома не было. Первым делом он полез в душ. Затем поужинал и, смертельно уставший, повалился спать. Но сон его в последние недели стал особенно чутким: он проснулся от звука отворяющейся двери. Петр слышал, как Ева сняла сапоги, разделась. Кажется, он обнаружен: ее шаги стали громче и смолкли у дверей спальни.

– Милый, ты приехал?.. Спишь?

Он ведь так до сих пор и не решил, как вести себя с ней. Быть холодным, неприступным или заискивающим? Все зависит от того, сильнее она в сложившихся обстоятельствах или слабее. Интуиция ему подсказывала: первое. Или – на равных? В любом случае он должен быть осторожным, не подавать вида, какую кашу он заварил, оставаться невозмутимым во что бы то ни стало.