вторжения в происходящее процесса, который мы называем «смещением». Можно, например, забыть имя того человека, который тебе нравится; анализ покажет, что это имя пробудило в памяти образ кого-то другого, с таким же или похожим по звучанию именем, а вот этого второго у нас имеются веские причины недолюбливать. Такая связь привела к тому, что имя невинно пострадавшего забылось: намерение забыть как бы сместилось по какой-то ассоциативной линии.

Стремление избегать неудовольствия отнюдь не единственное находит себе выражение в указанных промахах. Во многих случаях анализ выявляет иные вытесненные цели, которые дают о себе знать только, если угодно, на заднем плане. Так, оговорка нередко служит способом высказать мнение, которое говорящий хочет скрыть от своего собеседника. Это значение оговорок отмечалось многими известными писателями, которые намеренно вставляли их в свои произведения. Потеря ценной вещи часто оказывается аналогом жертвоприношения, призванным предотвратить какую-либо беду, которая ожидается; прочие суеверия также сохраняются у образованных людей в виде таких промахов. Потеря предмета означает, как правило, избавление; имуществу наносится ущерб (якобы случайно), чтобы сделать необходимым приобретение чего-то лучшего, и т. д.

Тем не менее, несмотря на мнимую тривиальность этих явлений, психоаналитическое объяснение промахов открывает возможность слегка изменить наш взгляд на мир. Мы постигаем, что даже нормальные люди гораздо чаще, чем можно было ожидать, руководствуются в своих действиях противоречивыми мотивами. Количество происшествий, которые можно назвать «случайными», существенно уменьшается. Убеждение, будто потеря чего-либо всегда случайна, представляется лишь утешением, а на самом деле наши промахи обыкновенно оказываются прикрытием наших тайных намерений. Еще более важно, что многие серьезные беды, в которых мы склонны винить произвол случая, доказывают при анализе соучастие собственной воли индивидуума, пусть сам он того не признает. Различие между случайностью и преднамеренным саморазрушением, которое на практике столь трудно провести, становится еще более сомнительным, если рассматривать его с аналитической точки зрения.

Объяснение промахов обязано своей теоретической ценностью той простоте, с какой эти события вычленяются, и их распространенности среди нормальных людей. Но успехи психоанализа в их объяснении значительно уступают дальнейшим достижениям, уже в отношении другого явления нормальной душевной жизни. Я имею в виду толкование сновидений, которое впервые привело психоанализ к конфликту с официальной наукой (и тем определило его судьбу). Медицинские исследования объясняют сновидения чисто соматическими причинами, лишают их смысла и значения и рассматривают как реакцию погруженного в сон психического органа на физические раздражители, частично его пробуждающие. Психоанализ же возвышает сновидения до полноценного психического акта, обладающего смыслом и целью и занимающего особое место в психической жизни индивидуума; тем самым отвергаются все упреки в странности, бессвязности и абсурдности сновидений. Соматические раздражители – всего лишь материал, который перерабатывается в ходе создания сновидения. Между этими двумя мнениями нет промежуточного взгляда. Против физиологической гипотезы говорит ее бесплодность, а в пользу психоаналитической гипотезы можно сказать, что она придала смысл тысячам сновидений, которые были использованы для того, чтобы пролить свет на темные закоулки человеческого разума.

Я посвятил книгу, опубликованную в 1900 году, важной теме толкования сновидений и имел удовольствие наблюдать, как моя теория подтверждается и дополняется иными сторонниками психоанализа[67]. Толкование сновидений – это краеугольный камень психоаналитических исследований, изучение снов можно и нужно считать наиболее важным вкладом психоанализа в психологию.

Здесь не место вдаваться в технику толкования сновидений, так что я не смогу убедительно обосновать выводы, к которым привело психоаналитическое исследование сновидений. В настоящей статье необходимо изложить плоды некоторых новых размышлений, подытожить недавние открытия и подчеркнуть их значимость для психологии нормальных людей.

Если коротко, психоанализ позволил выявить следующие факты. Все сны имеют значение. Их странность обусловлена искажениями, допущенными при выражении этого значения. Их абсурдность преднамеренна и выражает насмешку, издевательство и противоречие. Их непоследовательность не имеет значения для истолкования. Сон, каким мы его вспоминаем после пробуждения, должен восприниматься как «явное содержание». В процессе истолкования этого содержания мы приходим к «скрытым мыслям сновидения», которые прячутся за явным содержанием и им олицетворяются. Такие скрытые мысли сновидения больше не кажутся странными, бессвязными или абсурдными; они суть полноценные составляющие нашего бодрствующего мышления. Мы называем «работой сновидения» тот процесс, который превращает скрытые мысли в явное содержание сновидения; именно работа сновидения вызывает искажения, из-за чего мысли сновидения предстают в его содержании преобразованными до неузнаваемости.

Работа сновидения есть психологический процесс, подобного которому психология до сих пор не знала. Он привлекает внимание ученого двумя основными особенностями. Во-первых, он заставляет присмотреться к таким новым факторам, как «сгущение» (мыслей и образов) и «смещение» (психического внимания с одной идеи на другую). С этими факторами мы вообще не сталкиваемся при бодрствовании – разве что в виде так называемых «ошибок мышления». Во-вторых, указанный процесс приоткрывает для нас игру умственных сил, прежде скрытую от нашего сознательного восприятия. Мы выясняем, что в разуме действует «цензура», некий проверяющий орган, который решает, дойдет ли до осознания та или иная мысль, и который, насколько это в его силах, безжалостно исключает все, способное вызвать неудовольствие или о нем напомнить. Здесь уместно будет указать, что в анализе невольных промахов были установлены следы того же самого стремления избегать неудовольствия при воспоминаниях и возможных конфликтов между душевными побуждениями.

Изучение работы сновидения непреодолимо навязывает такое понимание душевной жизни, которое, похоже, должно разрешить самые спорные проблемы психологии. Работа сновидения заставляет допустить существование бессознательной психической деятельности, более всеобъемлющей и более важной, нежели знакомая сознательная деятельность. (Ниже я добавлю сюда несколько замечаний, когда перейду к обсуждению философского интереса к психоанализу.) Мы получаем возможность расчленить психический аппарат на различные инстанции или системы и увидеть, что в бессознательном протекают процессы психической деятельности, совершенно отличные от воспринимаемых сознанием.

Работа сновидения имеет всего одну функцию – поддерживать сон. «Сновидения – хранители сна». Сами мысли сновидения могут соответствовать самым разным психическим функциям. Работа сновидения справляется со своей задачей, представляя желание, возникающее из мыслей сновидения, как исполненное, пусть и галлюцинаторным способом.

Можно с уверенностью утверждать, что психоаналитическое изучение сновидений дало нам первое представление о «глубинной психологии», о существовании которой до сих пор не подозревали[68]. Если нормальная психология пожелает признать эти новые открытия, ей предстоят значительные изменения.

Попросту невозможно исчерпывающе описать психологический интерес к толкованию сновидений в пределах настоящей статьи. Будем помнить, что до сих пор подчеркивалось: сновидения имеют значение и являются объектами психологического изучения; исходя из этого, приступим к рассмотрению нового поля, из области патологии, присвоенного ныне психологией.

Психологические новшества в изучении сновидений и ошибочных действий должны быть применимы и для объяснения других явлений, если мы убеждены в ценности этих новшеств