Так и жил небедный человек Павел Севрюгин с женой и двумя дочерьми в своем не самом представительном, но вполне комфортном особняке, которому иные могли просто позавидовать. Была у Павла Николаевича одна страсть – он любил красивые вещи. А если оказывалось, что такая вещь еще и старинной непростой работы, то тогда фабрикант Севрюгин не мог спокойно спать, пока вещица не оказывалась в его коллекции. Об этом знали многие обладатели подобных вещей и тащили в дом Севрюгина все, что блестит и сверкает, всякий раз, когда желали поправить пошатнувшееся финансовое положение. Однако не всякая вещь покупалась Севрюгиным. За долгое время он набил руку и неплохо разбирался, что и к чему. Провести его "на мякине" было невозможно. Всему он знал цену, а покупку этих вещей считал выгодным вложением капитала. При всей своей добропорядочности (так считал сам Севрюгин) ему иногда приходилось совершать сделки с людьми, не в полной мере соблюдающими закон. Не то, чтобы это были откровенные воры или бандиты… Нет, это были люди (как называл их Севрюгин) не совсем чистые на руку. И ведь часто случалось так, что именно у таких людей оказывалась та или другая вещица, при виде которой коллекционера Севрюгина охватывал неукротимый трепет. И каждый раз, совершив сделку с подобными людьми, Павел Николаевич божился, что это в последний раз.

Через два дня после происшествия в церкви Святителя Григория Богослова фабрикант Севрюгин находился в собственном особняке и отдыхал после трудового дня. Дела на фабриках шли неплохо, и Павел Николаевич после сытного ужина решил предаться любимому досугу. Как не трудно догадаться, он занялся очередной ревизией своей коллекции. Собственно, ревизией это не являлось. Просто Павел Николаевич рассматривал предметы коллекции, вспоминал, как он заполучил тот или иной и насколько удачными были сделки. Когда он держал в руке предмет, который приобрел выгодно, улыбка играла на его лице и он мысленно представлял, сколько сегодня мог бы выручить за него и какова будет прибыль. От удовольствия он даже поглаживал предмет рукой, любовно скользя пальцами по диковинным формам и размышляя над тем, как это удалось мастеру. Когда же он брал в руки предмет, покупка которого была не столь выгодной и была совершена исключительно из-за особого изящества изделия, улыбка сходила с лица Павла Николаевича и он просто прикидывал, через сколько лет продажа вещи может принести неплохую прибыль. Эти "ревизии" были столь упоительны для Севрюгина, что в такие часы домочадцы не смели без видимой нужды беспокоить главу семейства. И даже если причина для беспокойства казалась достаточной, осмелившемуся на это приходилось выслушать недлинное, но веское нравоучение хозяина.

Павел Николаевич поставил очередной предмет на отведенное для него место и опустился в кресло, чтобы предаться общим размышлениям о своей коллекции и коллекционировании вообще. В дверь кабинета постучали.

– Войдите, – не очень приветливо отозвался Севрюгин.

Дверь приоткрылась, и в проеме возникло лицо служанки. Извиняющимся тоном сказала:

– Павел Николаевич, некто господин Суконцев просит принять его.

Севрюгин недовольно поморщился, но не принять Прохора Суконцева он не мог. По сути дела тот был скупщиком краденого, но добропорядочный Севрюгин шарахался от подобных терминов и называл про себя Прохора торговцем вещами непонятного происхождения. Это не меняло сути дела, но как-то облегчало душу Павла Николаевича. Но не принимать же Прохора здесь в кабинете, где находится все богатство Севрюгина. Служанке он сказал:

– Передай ему, чтобы ждал меня в холле, я сейчас приду.

Служанка удалилась, а Севрюгин открыл ящик стола, взял там несколько банкнот различного достоинства, положил их в боковой карман бархатного халата и направился в холл, предварительно заперев кабинет ключом, который он достал из другого кармана.

Прохор Суконцев стоял посреди холла, скрестив руки за спиной. На нем был брезентовый дождевик с капюшоном, который он стащил с головы, как только увидел Севрюгина. Павел Николаевич спросил:

– Что там, Прохор, дождь?

– Да уже ближе к снегу, Павел Николаевич.

– Что там у тебя?

– Как всегда, Павел Николаевич.

– Показывай, – Севрюгин подал знак рукой.

Прохор расстегнул дождевик, под которым на ремне была холщовая сумка. Расстегнув сумку, он вытащил из нее что-то увесистое и протянул Севрюгину со словами:

– Вот, Павел Николаевич, канделябрик такой.

Севрюгин взял в руки вещь и начал ее рассматривать. Канделябр был приличного веса и сделан был для четырех свечей. Опытный глаз коллекционера Севрюгина оценил изящество работы. Он еще раз взвесил в руке предмет и спросил, как бы рассуждая:

– Бронзовый?

– Золотой, Павел Николаевич.

– Ну ты, Прохор, даешь! Ладно бы сказал позолоченный. Что ты за него хочешь?

Прохор Суконцев затоптался на месте. Он не хотел продешевить, но в то же время боялся, что хитрый Севрюгин может выставить его за дверь, если он запросит слишком много. Севрюгину были знакомы эти трюки. Он вытащил из кармана несколько банкнот и сказал:

– Вот столько могу дать.

Прохор засопел от негодования:

– Побойтесь бога, Павел Николаевич, – потом, помолчав, добавил. – Человек, у которого я приобрел вещицу, сказывал, что когда-то она принадлежала царской фамилии.

– Так уж и царской? – парировал Севрюгин, одновременно подумав, насколько дороже становится вещь с такой историей.

Прохор засопел еще больше:

– Этот человек божился, Павел Николаевич.

– Знаю я цену заверениям твоих снабженцев! – ответил Севрюгин, но достал из кармана еще несколько банкнот и передал Прохору со словами:

– Все, братец, больше не дам.

Прохор пожевал губами, спрятал деньги и, застегнув дождевик и натянув капюшон, сказал:

– До следующего раза, Павел Николаевич.

Когда за Прохором закрылась дверь, Севрюгин, прикрывая канделябр полой халата, направился в кабинет, произнося на ходу:

– Согласился, видишь ли. Не будь там для него прибыли, не взял бы этих денег. Знаю я вашего брата.

Вечером следующего дня супруга спросила Севрюгина:

– Паша, ты слышал новость?

– Какую, моя радость?

– Ограбили церковь Святителя Григория Богослова, что в Богословском переулке.

– И что же взяли?

– Ходят слухи, что какой-то золотой канделябр.

Павел Николаевич вздрогнул.

– Ну, народец, уже до церквей добрались.

Супруга помолчала, потом вздохнув, добавила:

– При этом, сказывали, сторожа убили.

– Кто сказывал? – раздраженно вскричал Севрюгин.

– Не знаю. Ходят слухи…

– Вот видишь, слухи, а ты всему веришь.

Павел Николаевич быстро прошел в кабинет и запер дверь изнутри. Он взял в руки злосчастный канделябр о четырех подсвечниках и долго на него смотрел. Добропорядочная часть души Севрюгина шептала ему, что надобно бы пойти в полицию и все рассказать, но другая часть души коллекционера и коммерсанта противилась этому. Колебался он недолго: достал из шкафа