более серьезные потрясения и крах имперского правления в период с 1917 по 1923 год. Хотя каждый кризис имел свои особые внутренние причины, все они имели общие черты. Они сигнализировали о серьезной дестабилизации имперской власти и глубокой потере легитимности. Они были спровоцированы как растущей силой и воинственностью социалистических и националистических движений в приграничных районах, так и давлением экономических и политических перемен со стороны держав за пределами Евразии, в первую очередь Великобритании, Франции и Японии. Реакционные импульсы правителей, будь то Франц Иосиф, Николай II, Абдулхамид, Насир аль-Дин или вдовствующая императрица - все они проводили противоречивую политику, способствующую дестабилизирующим институциональным реформам и одновременно стремящуюся возродить традиционные идеологии, - скорее усиливали, чем ослабляли силы внутреннего сопротивления и способствовали дальнейшему расколу правящих элит. Раздоры внутри одной из старых соперничающих держав часто имели последствия для приграничных территорий соседних государств. Крупным взаимным потрясением стала революция 1905 года в России. Центральное место России в многочисленных кризисах первого десятилетия XX века было обусловлено целым рядом факторов:ее смежные и временные границы со всеми другими евразийскими государствами; энергичное, не сказать агрессивное, проведение внешней политики на Западных Балканах, Дунайском пограничье, в Закаспийской и Внутренней Азии; и, наконец, широкое, хотя и более рассеянное, влияние русских революционных движений, которые распространялись за ее пределы либо путем подражания, либо путем прямого переноса. Кризисы часто, если не всегда, возникали из-за конфликтов на пограничных территориях, где правящие элиты не смогли решить самую главную проблему безопасности имперского правления; их первая линия обороны опиралась на нестабильные и уязвимые границы.

Хотя династическим правителям удалось пережить первоначальный шок конституционных кризисов, все они были сметены в ходе второго великого периода революции. Крах центральной власти в Китае после 1911 года и одновременное поражение Габсбургской, Османской и Российской империй в 1917-1918 годах привели к распаду империй, отколу или попытка отрыва пограничных территорий и сложный процесс воссоздания новых государственных систем на их разрушенном фундаменте.

 

Кризис в пограничных землях Габсбургов

В последние два десятилетия XIX века власть Габсбургов становилась все более непрочной в Венгрии, Богемии, Галиции и Боснии. Два источника конфликтов были одинаково переплетены во всех четырех пограничных землях. Сопротивление местных элит культурной политике преимущественно немецкой центральной администрации провоцировало локальные этнические столкновения между теми же элитами. По мере того как политические ставки росли, становилось все труднее разрешить любую из этих претензий к удовлетворению всех заинтересованных сторон. Правящая элита Вены не скупилась на выдумки, придумывая различные стратегии борьбы с растущим беспокойством в приграничных районах, признавая особенности культурной динамики в каждом из них. Но в конце концов сложность проблем взяла верх.

Прежде чем перейти к рассмотрению обостряющейся этнической и религиозной борьбы в каждой отдельной пограничной области, следует упомянуть об одной из последних крупных попыток бюрократии разрешить все национальные противоречия с помощью новейших технологий коммуникации. В империи Габсбургов рано осознали важность телеграфа и железной дороги в сокращении времени и пространства. В 1841 году Карл Фридерих фон Кюбек, энергичный реформатор габсбургской администрации при Меттернихе, разработал план государственной железнодорожной (1841) и телеграфной (1846) сети, в котором первостепенное значение придавалось политическим, особенно стратегическим, соображениям. Безопасность и борьба с Пруссией за гегемонию в Германии доминировали в строительстве вплоть до 1866 года. Однако, как и в России, высокая стоимость строительства заставила правительство уже в 1854 году все чаще обращаться к частному капиталу, что означало строительство экономически выгодных линий, привязанных к промышленным центрам. После 1880 года, также параллельно с развитием событий в России, венское правительство проводило свою самую амбициозную железнодорожную политику, направленную на создание межрегиональной сети, не уделяя особого внимания развитию промышленности. Отсутствие координации между промышленной политикой и политически интегрирующей функцией не позволило преодолеть относительную отсталость монархии по отношению к Западной Европе, не решив проблему национальности. Замысел и судьба плана Кёрбера иллюстрируют эту дилемму.

 

В 1901 году, после ряда тяжелых политических конфликтов с чехами, премьер-министр Эрнст фон Кербер разработал всеобъемлющий транспортный проект для австрийской половины монархии. Сеть железных дорог должна была соединить Прагу, Галицию, Боснию и Герцеговину с Триестом через Линц и Зальцбург. Закон также предусматривал регулирование речного движения в Галиции, Богемии и Австрии. Кёрбер ясно дал понять, что целью его проекта было продвижение программы экономического развития, которая бы разрешила регионально-национальные противоречия, предложив что-то для всех. Этот проект, ставший удачным примером стратегии переговоров Габсбургов, легко прошел через обычно раздробленный парламент. К сожалению, реализовать задуманное не удалось. Проблема заключалась не столько в относительной экономической отсталости по сравнению с Западной Европой или неравномерном развитии региональных экономик внутри монархии. Скорее, дело было в сопротивлении национальностей интеграции не только по экономическим причинам.

 

Галисия

Австрийский компромисс 1867 года в Галиции передал политическую и культурную жизнь провинции польской аристократии, стабилизировав управление, но посеяв недовольство среди русинского большинства населения с роковыми последствиями в XX веке. По мнению Ивана Рудницкого, разделение не было "расовым" или даже религиозным. Скорее, разделение "было расширением вековой границы между миром римской и византийской цивилизации". Обе стороны продолжали представлять себе религиозный разрыв между латинским и греческим христианством, как это было во время войн XVII века между шляхтой и казаками, ярко изображенных в популярных романах Генрика Сенкевича. С украинской стороны публицист Иван Франко выразился следующим образом: "Мы желаем полякам полной национальной и политической свободы, но они должны отказаться от господства над нами и формирования "исторической" Польши... они должны принять, как и мы, идею чисто этнической Польши".

Взяв курс на "новый галицийский консерватизм", польская аристократия отказалась от повстанческой традиции. Интеллектуальную респектабельность им обеспечила краковская школа историков, обвинявших в разделениях XVIII века бесплодные внутренние действия тешляхты. Поляки-аккомодаторы заимствовали из традиции Жозефины идею о том, что они являются носителями просвещения на востоке. Их культурная кампания по полонизации провинции через использование польского языка в администрации, контроль над Ягеллонским университетом и Галицкой академией наук вызвала антагонизм со стороны русинской (украинской) интеллигенции. Для них культурный выбор состоял в том, чтобы принять русофильскую или украинофильскую точку зрения. Быть русофилом не обязательно означало отождествлять себя с Российской империей. Скорее, русофилы и старорусины искали вдохновения в языковых и церковных традициях византийской культуры. Их девизом было следующее: "Если нам суждено утонуть, мы предпочтем русское море польскому болоту". Их силы были сосредоточены в северных районах, граничащих с Россией. В начале XX века австрийские власти заподозрили их культурную деятельность в шпионаже. Такое отношение было характерно для шпионской мании, пронизывавшей спецслужбы по всем сторонам старых польских границ. В остальной Галиции русофилы