по обращению Цинской империи в латинское христианство. В этом они потерпели неудачу. Но их роль в переговорах по договору дала преимущество маньчжурам. Договор предоставлял русским право на торговлю через границу в обмен на отказ от некоторых территориальных претензий. Что еще более важно, они обязались занять нейтральную позицию в борьбе между Цинами и джунгарами.

Возможно, у Петра I возникло искушение вмешаться. Джунгарские лидеры неоднократно повторяли свои просьбы о помощи, и одновременно русские получали обращения от казахских кочевников, которые жаловались на посягательства ойратов на их пастбищные земли. Царская монополия на торговлю с Китаем не давала результатов, а в Джунгарии ходили слухи о золоте. Он отправил миссии как к Цинам, так и к джунгарам, но его отвлекали другие дела.

После смерти Петра переговоры, приведшие к заключению Кяхтинского договора в 1727 году, были длительными и мучительными для русских. Временами во время шестимесячного визита в Пекин их миссия была измотана и полуголодна. Было обсуждено и отвергнуто двадцать проектов договора. Изначально китайцы требовали огромных территориальных уступок в Восточной и Западной Сибири. Они также, по словам главного русского переговорщика, "намеревались отторгнуть договором или оружием все монгольские земли от Российской империи". В договоре русские во второй раз уступили китайцам значительные территории, в том числе некоторые из своих собственных поселений. В обмен на фактический нейтралитет в китайском конфликте с Джунгарией русские получили право вести регулярную торговлю на двух пограничных рынках, Нерчинском и Кяхтинском, отправлять три каравана непосредственно в Пекин и основать там постоянную русскую церковь. На границе был создан сложный механизм для урегулирования всех возможных споров. Когда в середине века Цины приготовились выступить против Джунгарии, их лидер Галдан вновь обратился за помощью к России. Тогда Канси разыграл свой дипломатический козырь, предупредив русских, что любая поддержка ойратов будет расценена как нарушение "мирного соглашения".

В начале XIX века угрозы власти Цин во внутренних азиатских пограничных районах исходили от прибрежного фронтира, хотя в более отдаленных районах русские были в выигрыше. Как мы видели, внешние отношения Китая традиционно были сосредоточены на регулировании отношений с северными варварами, и эту политику унаследовали маньчжуры. Их пограничная политика по-прежнему формировалась под влиянием конфуцианского мировоззрения, согласно которому Китай был Срединным царством с императором, осуществляющим мандат Неба. В отношениях с варварами это означало культивирование взаимных отношений в виде торговли, даров и дани. Однако данническая система подразумевала и формальное подчинение варваров императору, выражавшееся в ритуале покорности (коутоу). Исключение было сделано в отношении русских во время переговоров по Нерчинскому (1689) и Кяхтинскому (1727) договорам, которые велись на основе равноправия; впоследствии цинский посол в Санкт-Петербурге даже совершал поклоны перед царем.

Озабоченные внутренними азиатскими границами, цинские правящие элиты не понимали, что заморские торговцы представляют собой проблему безопасности иного рода. Поначалу с западными людьми обращались в соответствии с тем, что можно назвать строгой интерпретацией системы дани. Когда англичане попытались расширить границы системы, потребовав расширения торговли опиумом, Цин воспротивились на том основании, что опиум, в отличие от лошадей на северной границе, не был необходимым или желательным предметом торговли; кроме того, китайцы могли выращивать свой собственный. Влиятельная фракция ученых-циновников решительно выступала против любых уступок в применении системы дани.248 Обусловленные борьбой на сухопутных границах на севере и не имея опыта в военно-морских делах, они серьезно недооценивали военно-морскую мощь Великобритании. Они были ошеломлены поражениями на побережье и реках, которые проиграли им Опиумную войну в 1840-1842 годах.

В долгосрочной перспективе последствия войны были почти катастрофическими. Неурядицы, вызванные распространением опиума, усилили социальную нестабильность в юго-восточной пограничной провинции Гуанси. Под вдохновенным руководством неудачника экзаменов и новообращенного христианина Хун Сюцюаня мощное антиманьчжурское революционное движение грозило свергнуть династию. Хотя оно было подавлено, восстание тайпинов (1849-1864) сильно ослабило правительство для следующего раунда его противостояния с западными державами и Россией. Начиная с поздних лет правления императора Цяньлуна, императорская власть начала подавать признаки распада. Одним из устойчивых симптомов кризиса стал рост сопротивления центральной власти в приграничных районах на периферии империи и пограничных районах внутренних провинций, имевших схожие социокультурные характеристики.

В Джунгарии караванный путь по так называемой северной дороге бассейна Тарима, проходившей через оазисы Турфан и Аксу в Кашгар, был главной коммуникационной линией, проходившей по всей длине региона и заменившей древний шелковый путь. На протяжении веков он был "стратегическим ключом к китайской имперской политике среди оазисов Туркестана в целом...". Его стратегическое значение усиливалось еще и тем, что на западе торговые пути проходили через китайские мусульманские провинции Нинся и Ганьсу, где в XIX веке эндемические восстания грозили отрезать весь Западный Туркестан от центра. Находясь в степях, Западный Туркестан страдал от периодических вторжений, опустошений и вынужденных миграций. Земля, хотя и богатая, была неосвоенной и представляла собой смесь этнических групп. Ключом к богатству и стратегическим центром была Илийская долина, населенная монголами, казахами, киргизами, маньчжурами и китайцами. Долина открывалась в сторону казахской степи, куда к середине XVIII века продвигались русские, чтобы бросить вызов китайской гегемонии по всему периметру границы. География благоприятствовала их приграничной торговле даже после того, как китайцы включили этот регион в состав новой провинции Синьцзян.249 К середине XIX века проникновение русских в Транскаспию привело их к краю китайской территории, готовых вмешаться во внутренние восстания на границе.

 

Восстания в пограничных районах

 

Истоки мусульманских восстаний в Ганьсу и Западном Туркестане лежат в запутанных отношениях между многочисленными этническими и религиозными группами приграничного региона и цинским центром власти. Завоевания XVIII века привели в империю значительное число тюркских приверженцев накшбанди, сунского ордена, который, как мы видели, оказал сильное сопротивление царскому завоеванию и укреплению Северного Кавказа. Их доктрины позволяли им использовать две, казалось бы, противоположные реакции - приспособление и сопротивление - в их столкновениях с имперским правлением. Они оставляли внутренний мир для мистической жизни, но соблюдали закон (Шариат) в своем внешнем поведении, где это было нормой. Они могли ответить на жесткое проявление немусульманской власти развязыванием джихада, но могли и уйти в мир чистой духовности, что позволяло им сотрудничать с инаковерующими. В Транскаспийском регионе они проводили широкое обращение узбеков, включая видных членов могущественного клана Ходжа. Правление ходжей с 1679 по 1759 год в Южном Туркестане было одним из многих возрожденческих исламских движений, которые стремились охватить как кочевое, так и оседлое население степей и оазисов. Управляя святынями и религиозными пожертвованиями (вакф), а также занимаясь торговлей, они приобрели значительные богатства. Стремясь централизовать раздробленную племенную власть и построить стабильное государство, они преобразовали экономические основы местного общества. Но,