Я надеюсь, что Минимус нашел мерзкого человека и раздробил ему все кости. Они могут регенерировать, но пока он под водой, он не способен причинить вред мне и моим близким.

– Привел его сюда, чтобы сделать что?

– Как аргумент в переговорах. – Я не озвучиваю домыслы, но его намерением, вероятно, было отрубить Фебу голову стальным лезвием. Вместо этого рассказываю о нашей поездке в хранилище Акольти.

Я считаю взмахи крыльев Лора, слежу за его приземлением. Он опускает Феба, и в ту же секунду я бросаюсь к другу. У него кровь на лбу, кровь на груди, кровь на бедре.

Лазарус опускается на колени рядом со мной, уже перебирая свои кристаллы.

– Есть ли на нем раны от ваших когтей, Морргот?

– Нет, Лазарус. – Слова настолько четкие, что кажутся произнесенными вслух, но Лор не может…

Подожди… Лазарус?

Я отрываю взгляд от фиолетовых век Феба и смотрю на пару ног, обтянутых черной кожей. Я прохожусь глазами от ног до подтянутых бедер и торса, который просвечивает под темной кирасой и железными наплечниками. К точеной шее, такой же жилистой и твердой, как и все остальное мужское тело. К лицу с глазами, которые светятся самым темным золотом, к волосам, таким черным, что они отсвечивают синим.

У меня звенит в ушах, кровь пульсирует в венах. Лор являлся мне в видении, а затем во сне, но мужчина, стоящий над Фебом, кажется совершенно незнакомым.

– Лор?

– Álo[70], Фэллон.

– Котел, я добрался до верхнего мира. – Голос Феба заставляет меня оторваться от созерцания короля-ворона в человеческом обличье и посмотреть в зеленые глаза фейри.

Я улыбаюсь, по щекам текут слезы.

– Нет, Фебс. Нет, ты очень даже живой.

– Ты совершенно уверена в этом, Пиколина? Потому что… – Его внимание возвращается к Лору, который все еще смотрит на меня так, как будто это я изменила облик. – Ай. За что это, Сиб?

– Видишь? Ты жив. И пялишься на одного из новых монархов Люче, – добавляет она себе под нос.

Он моргает, но шок быстро сменяется шипением, когда Лазарус исцеляет его своими магическими кристаллами.

Я перевожу взгляд от Феба к Лору, чьи темно-розовые губы произносят иностранные слова, которые звучат почти как песнопение:

– Tach ahd a’feithahm thu, mo Chréach[71].

– Что он говорит? – спрашивает меня Сибилла.

– Я не знаю. Я не говорю на вороньем.

Он поворачивает лицо к морю и выкрикивает одни и те же слова снова и снова. Ток эд фэйтам ту, мо крейок! У меня по коже бегут мурашки, когда слова поднимаются в воздух, срываются со скал и разносятся по океану.

Камень под моими ногами начинает дрожать, море покрывается пеной, небо гудит.

Лор повторяет заклинание, его тембр такой же низкий, как и его густые, покрытые сажей ресницы. Его голос звучит почти так же, как если бы он молился, и, возможно, так оно и есть. Он провел два десятилетия в ловушке и подвергался пыткам, вдали от своего народа, обессиленный, так было и прежде и длилось пять столетий. Я не могу постичь глубину его одиночества и боли, его ужаса и ярости.

Если бы я была на его месте, я бы сровняла с землей весь мир и каждого фейри в нем.

Когда он обращает на меня свои глаза цвета заката, я задерживаю дыхание. Его глаза горят, прожигая себе путь мимо моих незащищенных глаз, и я внезапно ухожу со скал и возвращаюсь в ту комнату, где мой отец и какая-то женщина, которую я никогда раньше не видела. Ее взгляд устремлен вниз, на слегка округлившийся живот, который она поглаживает. Я так понимаю, она беременна.

Ты должна уехать сегодня вечером, Зендея. Голос вырывается из клубов черного дыма, которые продолжают рваться и сплетаться в форме гигантского ворона. Даже безликим я узнаю Лора, чей голос стал мне таким же знакомым, как голос Нонны. Теперь, когда Юстус Росси знает, что ты носишь разрушительницу проклятий, ты будешь в безопасности только в Шаббе.

Что, если… что, если они найдут способ усилить защиту? Что, если я не смогу повторить… Ее голос срывается, и рыдание слетает с ее полных губ, сотрясая реку темно-каштановых локонов, которая стекает по спине до самой талии.

Мой отец подходит к этой опустошенной женщине, и хотя его плечи расправлены, его темные глаза покраснели, как будто он смаргивал слезу за слезой. Он заключает Зендею в крепкие объятия и целует ее в макушку.

Я бросаю взгляд на видение Лора, удивляясь, почему он показывает мне эту сцену. Чтобы доказать, что мой отец милосерден?

Когда я оборачиваюсь, я вижу, что глаза женщины смотрят на меня, и мое сердце… мое сердце замирает, потому что ее радужки ярко-розовые. Она шаббинка. Эта женщина, плачущая в объятиях моего отца, – шаббинка.

Кахол поднимает костяшки пальцев и вытирает блестящие щеки женщины, а затем обхватывает обе стороны ее лица кончиками пальцев и прижимается лбом к ее. Его рот произносит слова на языке, которого я никогда не слышала и все же понимаю. Наша дочь выживет, Дея, любовь моя. Бронвен видела это. Наша Маленькая капелька выживет.

Когда их губы встречаются, я вырываюсь из видения.

Или, возможно, я вытолкнула себя из него.

Озноб за ознобом пробегает вверх и вниз по моему позвоночнику. Зубы стучат. Грудь сотрясается от бешеного биения сердца. Хотя голубизна наполнена шумом и движением, мой разум застрял в видении, посланном мне Лором. Оно повторяется, и повторяется, и повторяется, я словно схожу с ума.

Я вырываю свою руку из руки Сиб и прижимаю пальцы ко лбу.

– Я не понимаю.

Неужели женщина, шаббинка, потеряла ребенка, а потом он завел нового с моей матерью? Ребенка, которого он тоже назвал Капелькой? Насколько все запутано…

Этот ребенок выжил, Фэллон.

Глаза Лора такие же темные, как следы черной подводки вокруг них.

У меня есть сводная сестра?

Нет.

Тогда…

Мои брови поднимаются.

– Нонна видела, как я родилась. Она видела.

О мои боги. Я отшатываюсь назад. Я подменыш!

Лор не опровергает мое утверждение, что означает… Я подношу ладонь ко рту, чтобы подавить крик.

Марко был прав. Я наполовину шаббинка. Шаббинка!

Мама страдала не из-за того, что потеряла любовь всей своей жизни или кончики ушей. Она страдала, потому что кто-то украл ее ребенка и отдал ей… меня. Гнев разрывает мою грудь, иссушая затяжной трепет от того, что я совершила сегодня.

Я провожу руками по волосам, дергая за корни.

Вся моя жизнь была ложью!

Не ложью. Секретом.

Мое зрение