Шрифт:
Закладка:
Достоверность догмы с точки зрения христианства равносильна исторической достоверности. В этом заключается несравненное преимущество христианского учения о спасении перед учением о спасении остальных гностиков, в этом заключается действительная сила христианства, сильно облегчившая ему победу над всеми другими античными мистериальными культами. Сущность христианства заключается не в новом учении о боге, как это утверждают либеральные теологи; ибо бог, возвещаемый евангельским Иисусом, это старый бог позднего иудейства, любящий «отец» неба и земли, в которого превратился древний Яхве под влиянием парсизма и эллинизма и отношение которого к людям еще раввины той эпохи понимали, как отношение к «детям божиим». Сущность христианства не состоит также в новой морали, которой, якобы, учил Иисус, и благодаря которой он будто бы поднял иудейскую этику на высшую ступень; ибо все без исключения нравственные сентенции Иисуса позаимствованы из ветхого завета и народной иудейской притчевой мудрости той же эпохи, а быть может даже у стоиков (Сенека), и не содержат ни единой мысли, которая не была бы высказана в тогдашних писаниях. Сущность христианства не заключается также в построении всего мировоззрения на основе антитезы: «бог и душа, душа и ее бог» (Гарнак); ибо это построение вытекает из античной мистериальной веры в целом и представляет собою только вполне понятное отражение индивидуалистического течения тогдашней религиозной жизни. Как показал Кюмон, оно встречается во всех мистериальных религиях, даже в древнейшем орфизме и ни в каком отношении не может считаться специфической чертой христианства. Но еще гораздо меньше оснований имеется для утверждения, будто сущность христианства зиждется на «единственной в своем роде» и «все покоряющей» личности исторического Иисуса-человека. Ибо человек Иисус, как таковой, вообще не играл никакой роли в христианстве до тех пор, пока он не был открыт либеральным протестантизмом; ранее указанного момента фигурировал только богочеловек Иисус Христос, т. е. соединение гностического небесного существа с рабом божиим Исайи, которого представляли себе в образе человека, и только это Иисус, казалось, был в состоянии действовать в человеке как спасительный принцип. Сущность же христианства заключается исключительно в том, что оно собрало воедино те идеи, которые были распространены среди иудейства после вавилонского пленения и хаотически переплетались друг с другом и, опираясь на свой мнимо-исторический образ христа, подвело под эти сомнительные с точки зрения учения о спасении идеи, главным образом под идею личного бессмертия, якобы, несокрушимый фундамент.
Древний Яхве был преимущественно богом праведности. Даровав своим почитателям Моисеев закон, он тем самым открылся им и жил в сознании тех, кто благочестиво соблюдал закон. После своего пленения иудейство, желая обеспечить себе искупление, потустороннюю жизнь и прославление Израиля, почувствовало потребность в любящем боге, который простил бы людям их грехи и распространил бы на них свою благодать, не требуя, чтобы они заслужили это безупречным исполнением закона. Это новое представление о боге появилось уже в писаниях более позднего иудейства и нашло свое выражение в народном благочестии. Но это представление нуждалось еще в прочном обосновании, подобном тому базису, которым, по-видимому, служил закон для учения о боге праведном. Тут-то и пришел на помощь гностицизм с его учением о соединении бога и человека в акте познания, с его благовествованием о ниспосланном с небес для искупления людей сыне божием, с его превращением мифического Иисуса в исторического, в носителя и проповедника всех тех религиозных идей, которые будили мысль за пределами официально-формальной иудейской религии. Тем самым новое представление о боге приобрело равноценное с законом «откровение».
«Гностицизм», — говорит В. Келер (Köhler), — «не имеет основателей; он представляет собой массовое религиозное движение». И он доказывает, что обычная ссылка церкви на Симона Мага, как на духовного отца этого движения, зиждется исключительно на «логике догматики» и лишена всякого исторического фундамента. Но если ненависть церкви к еретикам оказалась в состоянии измыслить родоначальника гностицизма, потому что она не знает безличных, массовых движений и нуждается в индивидууме, которого она могла бы предать персональной анафеме, то разве столь свойственная людям тенденция видеть свои идеалы воплощенными в определенных чтимых ими личностях не могла с таким же успехом выдумать Иисуса и приписать его личной инициативе христианское массовое движение? Теология неоднократно обращала внимание отрицающих историчность Иисуса на то обстоятельство, что существенной и Характерной чертой христианства является не столько учение его основателя, сколько, якобы, историческая личность последнего. Но один из главных представителей этой теологии, Буссе, утверждает, — и это следует рассматривать, как уступку по адресу «Мифа о Христе», — что «чисто исторический момент в сущности никогда не оказывает действия, а последнее исходит только от живого, наличного символа, в котором личное религиозное убеждение представляется в преображенном виде». Однако, если настоящей двигательной силой христианства был божественный Иисус, то что же может нас еще заставить думать, что основателем этой религии было историческое лицо?
Христианство не имеет своего основателя в обычном смысле этого слова, как не имеют его индуизм, религия Озириса, Диониса, Зевса или митраизм. Выросшее на почве религиозного голода и душевных потребностей массы, которой иудейская религия закона отрезала путь к спасению и которую мог утешить только бог любящий, а не праведный, оно возникло непосредственно из иудейства и стало с тех пор новой, отличной от него религией, прочным фундаментом для идей которой, послужил гносис и гипотеза исторического Иисуса.
Для иудейства, как такового, бог есть «бог праведный», для христианства же он — «бог милосердный». В этом, или, вернее, в метафизическом и историческом обосновании идей, «милосердного бога» заключается самое коренное различие между христианством и иудейством; «ибо так возлюбил бог мир, что отдал сына своего единородного, дабы всякий верующий в него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Иоан. 3, 16). Эта основная мысль всего гностицизма получила в евангелии Иоанна свою окончательную спекулятивную редакцию, правда, ценой того, что любовь божий двусмысленно базируется в этом евангелии, с одной стороны, на, чисто интеллектуалистическом истолковании, на отождествлении двух, по существу, различных смыслов (объективного и субъективного) этой любви, а с другой — на обычном чисто эмоциональном ее истолковании.
Евангелие Иоанна, в сущности, подтверждает то, на что было указано мною в «Мифе о христе». а