в чем не изволит себя изъяснять, то и повторне невнятно же ответствовать обык, и в таковых случаях чужестранные себя адресуют к императорскому вице-канцлеру». Вице-канцлер все извинялся, что не имел времени говорить с цесарем; другие министры отмалчивались; между ними была рознь: одни говорили, что лучше заранее признать титул и тем одолжить царя, нежели со временем последовать примеру других, что первенство между императорами все же останется за цесарем священной римской империи. Другие говорили, что если признать императорский титул царя, то и король английский потребует того же под предлогом, что англичане издавна свою корону называют императорской, а потом и другие короли, у которых несколько королевств, будут искать того же; таким образом, императорское отличие уничтожится. В конце 1721 года отправлены были от цесаря две грамоты к новому императору, и обе с старым титулом. Решение дела было отложено[805].

Во Франции регент сказал о признании титула за русским государем Долгорукому: «Если бы это дело зависело от меня, то я бы исполнил желание его величества; но дело такой важности, что надобно о нем подумать»[806].

И в Польше встретились затруднения. Когда в начале 1722 года русский посол обращался с этим делом к некоторым доброжелательным сенаторам, те отвечали, что Речь Посполитая согласится, если король не будет препятствовать; только одно сомнение: не даст ли этот титул будущим государям русским претензий на русские области, находящиеся под польским владычеством? Паны говорили, что можно дать императорский титул только под условием письменного удостоверения, что император и его преемники не будут претендовать на эти области. Вопрос и здесь оставался открытым[807].

Дания опасалась России тем более, что в то время герцог Голштинский сватался за дочь Петра Анну. Алексей Бестужев писал из Копенгагена в 1722 году, что датский двор признает Петра императором всероссийским, но с условием гарантии Шлезвига или, по крайней мере, удаления герцога Голштинского из России[808].

Таким образом, со стороны разных держав обнаруживались в отношении к новому титулу Петра сомнения, затруднения, недоброжелательство. Мало того: явились в печати брошюры, заключавшие в себе протест против превращения бывшей Московии во Всероссийскую империю. При этом публицисты особенно подробно разбирали вопрос о значении и истории императорского титула вообще и приходили к заключению, что новый титул царю не подобает[809].

Уже в 1718 году Петр велел напечатать послание императора Максимилиана к великому князю Василию Ивановичу, в котором придавался царю титул императора. Теперь же в одной направленной против России брошюре была заподозрена подлинность этой грамоты. Впрочем, явились и брошюры, защищавшие принятие царем нового титула. Некоторые из них были напечатаны в нескольких изданиях[810].

В решениях подобных дел не может иметь какого-либо значения вопрос о подлинности того или другого документа, или мнение того или другого юриста, или публициста. Значение России принудило все державы постепенно смириться с мыслью об империи Всероссийской. Признание нового титула состоялось со стороны Швеции в 1723 году, Турции в 1739 году, Англии и Австрии в 1742 году, Франции и Испании в 1745 году, Польши в 1764 году.

В конце своего царствования Петр думал об обеспечении значения России через вступление в родственные связи с разными царствующими домами. Племянница Петра, как мы видели, вышла за герцога Мекленбургского; дочь Петра сделалась невестой герцога Голштинского; другая племянница Петра вступила в брак с герцогом Курляндским, но скоро после свадьбы овдовела. Любимой мыслью Петра в последние годы его жизни было выдать дочь Елизавету за французского короля Людовика XV. Зато во Франции в это время была речь о браке сына регента герцога Шартрского с Елизаветой, причем надеялись, что Петр успеет доставить своему зятю польскую корону. Говорили и о герцоге Бурбонском, как о женихе или для Елизаветы Петровны, или для Прасковьи Федоровны. Все это оставалось проектом, мечтой. Также не осуществилось предположение выдать дочь Петра Наталью (родилась в 1718 году) за испанского инфанта Фердинанда. Переговоры об этом происходили в 1723 году, когда царевне было не более пяти лет. Два года спустя она скончалась. Таким образом, при Петре не было заключено особенно важных в политическом отношении браков между царствующим домом в России и иностранными династиями. Женитьба внука Петра на принцессе Ангальт-Цербстской состоялась через два десятилетия после кончины Петра.

Сношения между Россией и западноевропейскими державами в последнее время царствования Петра были довольно оживленными. Весьма часто Россия вмешивалась в дела прочих государств и через своих дипломатов влияла на общий ход политики в Европе.

В особенности жалкое состояние Польши доставляло широкий простор действиям русского посла в Варшаве князя Григория Федоровича Долгорукого. Вопрос о диссидентах, остававшийся на очереди до самой эпохи разделов Польши, давал возможность ко вмешательству России во внутренние дела этого государства. Русские деньги играли весьма важную роль на польских сеймах. В большей части случаев Россия действовала в Польше заодно с Пруссией. Можно было ожидать, что и предстоявший выбор короля не состоится без участия Пруссии и России[811].

Несмотря на старания Саксонии и Англии поссорить Пруссию с Россией, союз между этими державами поддерживался в полной силе; Фридрих Вильгельм I до кончины Петра оставался верным союзником последнего, хотя в сношениях между обоими государями и бывали иногда случаи недоразумений, не имевших, впрочем, особенного политического значения[812]. Только во время царствования дочери Петра совершенно изменились, хотя и ненадолго, отношения России к Пруссии. Участие Елизаветы в Семилетней войне привело Пруссию на край бездны.

Австрия оказалась гораздо легче доступной внушениям нерасположенного к России английского правительства. Англия не переставала говорить об опасностях чрезмерного могущества России. К тому же и мекленбургские дела содействовали некоторой натянутости отношений между Россией и Австрией[813].

Дания, так долго находившаяся в союзе с Россией, была чрезвычайно недовольна перевесом Петра. Датские министры сильно перепугались, когда однажды русский посол Бестужев требовал, чтобы русские суда были освобождены от платежа зундской пошлины. Сближение России с Голштинией сильно не понравилось Дании, опасавшейся снабжения будущего зятя Петра герцога Голштинского судами и войсками. Возникла даже мысль о заключении наступательного и оборонительного союза со Швецией против России. Однако влияние Петра в Копенгагене оставалось весьма сильным. Русский посол в тайных аудиенциях умел действовать на короля; далее он успевал задабривать министров подарками; таким образом, Дания при Петре оставалась в некоторой зависимости от России[814].

Еще гораздо успешнее Россия стала вмешиваться в борьбу партий в Швеции. Члены сейма и министры отличались продажностью. Россия успешно поддерживала сохранение шведской конституции, ограничивавшей монархическую власть. Жалкое состояние Швеции продолжалось до царствования короля Густава III.

Что касается отношений к Англии, то Петр и в последнее время своего царствования поддерживал связи с претендентом Яковом III и его приверженцами. В июне 1722 года Яков III в письме к Петру сообщил план высадки русских войск в Англию и просил как можно