двух креслах, глядя на него в ожидании ответов. Сержант пронзает взглядом пухлую печальную женщину в парике в стиле Лоретты Линн и в красном хлопковом платье – действительно комичный вид в свете нынешних обстоятельств.

– Джеральдин?

– Это я.

– Я знаю, что это вы, – говорит Чайлдс. – Вам интересно, почему мы приехали?

– Я не знаю, в связи с чем вы приехали, – говорит она, поглаживая грудь. – Но я не могу так сидеть. Мне нужны лекарства…

– Вы не имеете ни малейшего представления, почему мы приехали?

Джеральдин Пэрриш качает головой и снова поглаживает грудь, откинувшись на спинку кресла.

– Джеральдин, это обыск. Вы обвиняетесь в трех убийствах первой степени и в трех покушениях на убийство…

Остальные в комнате смотрят на нее во все глаза, а в горле Джеральдин что-то клокочет. Она падает на ковер, вцепившись в грудь и хватая ртом воздух.

Чайлдс со слабой усмешкой смотрит на это, потом спокойно поворачивается к патрульному Восточного.

– Видать, пора звонить медику, – говорит он, – просто на всякий случай.

Сержант возвращается наверх, где вместе с Келлером продолжает собирать в зеленый мешок для мусора все документы, все страховые полисы, все фотоальбомы, все бумажки – лучше разобраться в них в сравнительной роскоши отдела убийств. Тем временем приезжают и вскоре отбывают медики, установив, что Джеральдин Пэрриш вполне здорова если не духом, то телом точно. А на другом конце города, в доме ее матери на Дивижн-стрит, Дональд Уолтемейер по другому ордеру накапывает еще тридцать страховых полисов и сопутствующих документов.

Это дело всем делам дело, расследование, переводящее убийство на уровень театрального фарса. В материалах столько странных и неправдоподобных персонажей, столько странных и неправдоподобных преступлений, что хоть сейчас ставь по ним музыкальную комедию.

Но конкретно для Дональда Уолтемейера дело Джеральдин Пэрриш какое угодно, только не комедийное. По сути, это последний урок на его пути из патрульного в детективы. После Уордена и Эдди Брауна сорокаоднолетний Уолтемейер – самый опытный человек в группе Терри Макларни. Он поступил в убойный в восемьдесят шестом из Южного района, где своей службой в штатском заслужил великую, если не легендарную, репутацию. И хотя последние два года научили Уолтемейера всему, что нужно знать о рутинных вызовах, это расследование – нечто совершенно иное. В конце концов Келлер, Чайлдс и остальные назначенные детективы вернутся в ротацию – и только Уолтемейеру достанется роль старшего следователя по делу Джеральдин Пэрриш, которое займет полгода поиска жертв, подозреваемых и объяснений.

В отделе, где скорость решает все, это редкий случай, когда детектив учится терпению и проходит последние уроки, какие можно извлечь только из самых затянутых и запутанных расследований. Такое дело способно изменить копа, показать, что его должность поважнее придатка к скорой помощи, обязанного как можно быстрее подчищать одну перестрелку за другой. А еще через месяц-два, если не три, такое разветвленное дело может довести копа до грани безумия – а Уолтемейеру до него и так рукой подать.

Буквально вчера он из-за какого-то дела проедал плешь Дэйву Брауну, когда тот решил достать и дословно зачитать первый пункт первого правила из кодекса поведения департамента, а именно:

– «Все сотрудники департамента должны вести себя тихо, цивилизованно и порядочно и воздерживаться от грубых, вульгарных или оскорбительных выражений». И, – добавил Браун, пронзив взглядом напарника, – я здесь подчеркиваю слово «цивилизованно».

– Слышь, Браун, – сказал Уолтемейер и показал неприличный жест. – Подчеркни вот это.

Не что чтобы Дэйв Браун не уважает напарника – еще как уважает. И не то чтобы они не могут сработаться – когда надо, срабатываются. Просто Уолтемейер постоянно пытается учить Брауна полицейской работе, а тот терпит подобное снисхождение только от Дональда Уордена и никого больше. Но даже в лучшие дни Уолтемейер, возможно, самый нестабильный детектив в отделе – с настолько взрывным характером, что ему не устает поражаться вся группа Макларни.

Однажды вскоре после приезда Уолтемейера в центр Макларни опрашивал свидетеля убийства. Сначала он подозвал Уолтемейера и попросил взять опрос на себя, но, начав объяснять детали, быстро понял, что ему будет проще поговорить лично. Забудь, сказал Макларни, я тогда сам.

Однако затем во время опроса, он несколько раз поднимал глаза и замечал, как его из коридора буравит взглядом Уолтемейер. Через три минуты после завершения процедуры детектив бушевал, тыча пальцем в лицо Макларни:

– Твою мать, я свое дело знаю, и если ты думаешь, что я не справляюсь, то шел бы ты на хрен! – заявил он сержанту, который мог только таращить глаза, пребывая в шоке. – Если ты мне не доверяешь, то посылай обратно в хренов район.

Когда Уолтемейер шумно ушел, Макларни растерянно оглядел остальных детективов, которые кусали рукава пиджаков, лишь бы не заржать.

Таков был Уолтемейер. Самый трудолюбивый сотрудник группы Макларни, всегда – агрессивный и умный следователь, каждые два дня из пяти – хронический психопат. Уроженец Юго-Западного Балтимора и выходец из большой немецкой семьи, Дональд Уолтемейер – источник бесконечной радости Макларни: он часто развлекался на скучной смене тем, что натравливал новенького на Дэйва Брауна. Если удавалось спровоцировать Брауна на ответ, то результат обычно получался лучше любого сериала.

Уолтемейер – грузный человек с багровым лицом и густой угольно-черной шевелюрой – свой самый постыдный момент в отделе убийств пережил на одном утреннем инструктаже: сержант зачитал объявление, в котором Уолтемейера называли бесспорным победителем в конкурсе двойников, изображавших Шемпа из Трех Балбесов[53]. По взвешенному суждению Уолтемейера, автор этой новости будет жить до тех пор, пока остается анонимным.

Ни нрав, ни внешность не помешали ему стать первоклассным полицейским Южного района – и до сих пор ему нравилось считать себя все тем же патрульным из уличных окопов. Еще долго после перевода в отдел убийств он подчеркнуто держался старых приятелей, частенько исчезал по ночам на «кавалере», чтобы сгонять в какую-нибудь пивнушку или на посиделки после пересменки в Южном. Как будто в переходе в угрозыск есть что-то позорное, за что настоящему копу надо извиняться. Неопределенное чувство смущения, которое Уолтемейер очевидно испытывал, став детективом, было его самой отличительной чертой.

Однажды прошлым летом он нарочно повез Рика Джеймса на обед на Лексингтонский рынок, где они купили с собой сэндвичи с тунцом. Пока что звучит нормально. Но потом вместо того, чтобы перекусить в штабе, старший детектив направился на площадь Юнион и припарковался на своем бывшем посту.

– А сейчас, – сказал Уолтемейер, отодвигая назад водительское сиденье и расстилая на коленях салфетку, – мы будем есть, как настоящие полицейские.

По мнению Макларни, неукоснительная приверженность этике патрульного – единственная