Шрифт:
Закладка:
– Как дела?
– Я очень плохо выгляжу?
– Бывало и лучше, – отвечает Эджертон. – Но если дышишь, то жить будешь… Говорят, это психанул твой парень Ронни.
– Ага.
– На ровном месте или как?
– Я не знала, что он зайдет так далеко.
– Умеешь ты их выбирать, а?
Джени улыбается, среди кровавой маски на миг сверкают белые зубы. Эта все выдержит, думает Эджертон, эта не из тех, кто впадает в шок. Подойдя поближе, Эджертон приглядывается к лицу и замечает на щеке отметины – копоть и металл, следы выстрела. Ранение с близкого расстояния.
– Ты знала, что у него есть ствол?
– Он сказал, что избавился от него. Что он его продал.
– И какой ствол он якобы продал?
– Такой маленький, дешевый.
– Какого цвета?
– Серебристый.
– Ладно, подруга, они уже готовы отправляться в больницу. Там и свидимся.
Другая жертва, двадцативосьмилетний парень старшей сестры Джени, прибывает в Университетскую реанимацию уже мертвым – он попал под раздачу только потому, что заступился, когда Ронни Лоуис начал вовсю избивать Джени. Позже, в больнице, она говорит Эджертону, что началось все из-за глупости – Ронни увидел ее в машине с другим мужчиной.
– Как Даррелл? – спрашивает она Эджертона в приемной, имея в виду парня своей сестры. – Он выживет?
– Не знаю. Он в другом крыле.
Это, конечно, ложь. В этот момент Даррелл Роллинс лежит мертвый на каталке справа от Джени – с желтым катетером во рту и огнестрельным ранением в груди. Если бы Джени могла повернуть голову или посмотреть сквозь бинт на лице, она бы сама узнала ответ на вопрос.
– Мне холодно, – говорит она Эджертону.
Он кивает, поглаживая руку девушки, затем останавливается на мгновение, чтобы вытереть кровь с ее левой руки бумажным полотенцем. На его светло-коричневые брюки падают темно-красные капли.
– Как у меня дела?
– Ну, если тебя оставляют здесь одну со мной, то все в порядке, – говорит Эджертон. – А вот когда вокруг тебя носятся сразу восемь человек, тогда все точно плохо.
Джени улыбается.
– Так что конкретно произошло? – спрашивает Эджертон.
– Все случилось так быстро… Они с Дарреллом были на кухне. Даррелл пришел, потому что Ронни со мной ругался.
– Давай по порядку. С чего все началось?
– Я же говорю, он увидел меня в машине с другим парнем и взбесился. Он ушел в подвал, а когда вернулся, приставил ствол к моей голове и начал орать, и тогда в кухню вошел Даррелл…
– Ты видела, как он выстрелил в Даррелла?
– Нет, они были на кухне, я выбежала, услышав выстрел…
– Они разговаривали?
– Нет. Все случилось слишком быстро.
– Даже поговорить не успели, да?
– Не-а.
– И тогда он выбежал за тобой?
– Угу. Он выстрелил, я хотела пригнуться, но упала на улице. Он подошел и встал прямо надо мной.
– Сколько вы уже вместе?
– Почти год.
– Где он живет?
– У меня дома.
– Там маловато его одежды.
– Нет, в подвале есть еще. Он также ночует у одной девушки на Пенсильвания-авеню. Я ее один раз видела.
– Знаешь ее?
– Только видела один раз.
– Где он бывает? Где его проще всего найти?
– В центре. На Парк и Ютоу, где-то там.
– Есть какие-то конкретные места?
– «Спортсмен Лаунж».
– Это на Парк и Малберри?
– Ага. Он знает там Рэнди. Бармена.
– Ладно, подруга, – говорит Эджертон, закрывая блокнот. – Теперь отдыхай.
Джени сжимает ему ладонь, потом смотрит в глаза.
– Даррелл? – спрашивает она. – Он умер, да?
Эджертон колеблется.
– Выглядел он паршиво.
Позже той ночью, когда Ронни Лоуис возвращается в опустевший дом в Уэстпорте за своими вещами, его видит с крыльца сосед и вызывает полицию. Принявший вызов патрульный из Южного района загоняет подозреваемого в подвал и, надев на него наручники, находит за бойлером «Saturday Night Special» 32-го калибра. На следующий день проверка отпечатков пальцев по NCIC выявляет, что Лоуис на самом деле Фред Ли Твиди, год назад совершивший побег из тюрьмы в Вирджинии, где мотал срок за другое убийство.
– Если б меня звали Твиди, – заявляет Эджертон, читая рапорт, – я бы тоже сменил имя.
Еще один летний вызов, еще одно закрытое летнее дело. В эту пору явился новый Гарри Эджертон, лучше прежнего, – по крайней мере, если спросить его группу. Он берет трубку. Выезжает на вызовы. Пополняет круглосуточный журнал. После одного убийства с участием полиции Эджертон, сидевший в комнате отдыха, даже предложил опросить пару свидетелей. Дональд Кинкейд если и не убедился в его преображении, то хотя бы смягчился. И хоть Гарри еще не заслужил народной любви за то, что приезжает пораньше сменить полуночных детективов, он все-таки приезжает пораньше – а потом, как обычно, уходит позже остальных.
Отчасти причина перемен – Роджер Нолан, сержант, оказавшийся меж двух огней: он поговорил с Эджертоном о том, что лучше избегать распрей и время от времени вспоминать о реальной политике. Отчасти – сам Эджертон, последовавший совету Нолана, потому что ему уже надоело быть излюбленным мальчиком для битья. А отчасти – остальные в группе, в частности Кинкейд и Боумен, которые тоже стараются поддерживать существующее перемирие.
И все-таки каждый знает, что это временное и хрупкое затишье, зависящее от доброй воли слишком многих рассерженных людей. Эджертон готов в чем-то пойти навстречу, но все-таки Эджертон – это Эджертон, и работает он так, как работает. И Кинкейд с Боуменом тоже готовы придержать языки, только пока паршивая овца не отобьется от стада. В таких реалиях дружеские отношения долго не протянут, но хотя бы временно группа Нолана держится вместе.
Более того, парни Нолана, можно сказать, на коне – им досталось на пять-шесть дел больше, чем остальным группам в смене Д’Аддарио, и при этом их процент раскрываемости выше. Мало того, на них же в этом году взвалили девять из семнадцати инцидентов с участием полиции. А именно из-за таких случаев – со всеми вытекающими уголовными и гражданскими исками, – на отдел сильнее обрушиваются начальники, словно кара египетская. Впрочем, в этом году урожай вызовов расчищен без шума и пыли. В общем и целом, с точки зрения Нолана, год выходит приличный.
Конечно, важный источник радости Нолана – это Рич Гарви и его восемь раскрытых дел, но и у Эджертона пошла светлая полоса – начиная с того наркоубийства на Пейсон-стрит в конце мая. Закрыв его, он подключился к суду над
