историографии темой стали утверждения, что весной 1941 г., вопреки свертыванию германских поставок, СССР аккуратно выполнял свои торговые обязательства. Однако Г. Швендеманн, изучивший германскую экономическую статистику, показал, что в это время обе стороны исправно выполняли программу поставок, поскольку «Гитлер и руководство вермахта решились поддерживать видимость нормы в торговых отношениях перед началом военных операций, чтобы замаскировать подготовку к войне и обеспечить как можно дольше поставки советского сырья»[1067]. Более того, в марте – июне 1941 г. обе стороны активизировали свои поставки, и на 2‐й квартал 1941 г. пришлось 63,1 % импорта и 68,5 % экспорта Германии в СССР в первом полугодии[1068]. По данным советской внешнеторговой статистики, на 2‐й квартал пришлось 71,5 % экспорта и 76,1 % импорта в Германию в первом полугодии 1941 г., включая Протекторат Богемия и Моравия[1069]. По этому вопросу в историографии сложилось устойчивое мнение, что с германской стороны речь шла о дезинформации СССР в преддверии нападения, а с советской – об экономическом «умиротворении» Германии[1070]. Однако известные ныне данные показывают, что в действительности речь шла о взаимной дезинформации сторон.

Тем временем Англия продолжала попытки создавать трения в советско-германских отношениях, используя для этого пропаганду и новое обсуждение вопроса о торговле с СССР. Но Москву больше интересовал вопрос о признании Англией вхождении стран Прибалтики в состав Советского Союза и связанные с этим экономические проблемы. 24 февраля 1941 г. С. Криппс зондировал мнение советского правительства о желательности и возможности встречи И.В. Сталина с новым министром иностранных дел Англии А. Иденом в Москве. Но эта идея не нашла поддержки ни в Лондоне, ни в Москве, где Криппсу было заявлено, что «сейчас еще не настало время для решения больших вопросов путем встречи с руководителями СССР, тем более что такая встреча политически не подготовлена»[1071]. Правда, во второй половине марта 1941 г. Москва как бы демонстрировала «желание подготовить почву для сближения» с Лондоном[1072], что в условиях нарастания кризиса на Балканах усилило заинтересованность Англии в привлечении Советского Союза к поддержке Греции и Югославии. Именно эту цель преследовало известное «предупреждение» У. Черчилля Сталину, основанное на недостоверной информации[1073]. В итоге СССР ограничился заключением договора о дружбе и нейтралитете с Белградом, который был воспринят в Берлине с явным неудовольствием. 11 апреля в разгар боев на Балканах Криппс предложил СССР оказать прямую военную поддержку противникам Германии, а 18 апреля вновь предложил советской стороне начать сближение с Англией, угрожая в противном случае вероятностью достижения англо-германского соглашения, что развязало бы руки Германии на Востоке. В ответ советская сторона заявила, что именно Англия виновата в нынешнем состоянии англо-советских отношений[1074].

Тем временем в результате дипломатической борьбы на Балканах в марте – начале апреля 1941 г. атмосфера советско-германских отношений резко ухудшилась. Подготовка к войне с Югославией и Грецией потребовала от германского командования отсрочить нападение на СССР. В условиях начала войны на Балканах и первых успехов вермахта советское руководство предприняло целый ряд демонстраций с целью показать свою лояльную Германии позицию. 13 апреля был подписан советско‐японский договор о нейтралитете, который, с одной стороны, давал определенные гарантии безопасности СССР на Дальнем Востоке, а с другой – демонстрировал отсутствие у Москвы намерений «заключать сделки с какой-либо англо-саксонской державой» и ее готовность «к широкому сотрудничеству с участниками Тройственного пакта»[1075]. Вечером того же дня И.В. Сталин и В.М. Молотов разыграли на вокзале целый спектакль советско‐японско-германской дружбы, а 15 апреля СССР пошел на уступки Германии по вопросу о границе в Прибалтике[1076]. Вместе с тем 21 апреля Германии была вручена вербальная нота, в которой «содержалось требование безотлагательно принять меры против продолжающихся нарушений границы СССР германскими самолетами». Как указывалось в ноте, в марте 1940 г. нарком обороны СССР сделал исключение для германских самолетов, отдав приказ не открывать по ним огня, пока их перелеты не станут слишком частыми, а с 27 марта по 18 апреля 1941 г. произошло 80 подобных случаев. Поэтому советское правительство выражало надежду, что германское правительство сделает все, чтобы предотвратить подобные инциденты в будущем[1077].

30 апреля А. Гитлер утвердил новый график сосредоточения войск на Востоке и новый срок начала операции против СССР – 22 июня[1078]. Тем временем вернувшийся из Берлина в Москву Ф. фон дер Шуленбург предпринял ряд неофициальных шагов, стремясь нормализовать советско-германские отношения, а заодно выполнить распоряжение германского МИДа о борьбе со слухами о скорой войне на Востоке. Введенные в научный оборот документы бесед Шуленбурга с находившимся в Москве советским послом в Берлине В.Г. Деканозовым 5, 9 и 12 мая 1941 г. показывают, что германский посол стремился побудить советскую сторону инициировать переговоры с Германией, которые могли бы, по его мнению, нормализовать двусторонние отношения. Поскольку в Москве эти высказывания Шуленбурга, видимо, первоначально восприняли как официальный германский зондаж, советское руководство согласилось на обмен письмами с Берлином, что позволяло начать прямые переговоры и отвечало советским интересам. Но 12 мая выяснилось, что Шуленбург вел предыдущие беседы по личной инициативе, не имея полномочий от своего правительства, которые он вряд ли получит. Поэтому советской стороне следовало проявить инициативу в этом вопросе[1079].

Москва продолжала демонстрировать лояльность Германии. 6 мая было объявлено о вступлении И.В. Сталина в должность председателя СНК СССР, что использовалось советской стороной для распространения слухов о готовности Москвы улучшить отношения с Берлином. 8 мая были отозваны советские послы из ряда стран, оккупированных Германией. 9 мая появилось заявление ТАСС, опровергавшее слухи о «концентрации крупных военных сил» Красной армии на западных границах СССР, которое некоторые авторы почему-то рассматривают как подтверждавшее (?!) эти слухи[1080]. В середине мая 1941 г. советская сторона намекала Берлину, что для урегулирования советско-германских отношений и присоединения СССР к Тройственному пакту в Германию готов прибыть Сталин[1081]. Видимо, германское посольство в Москве воспринимало эту информацию как достоверную, и Ф. фон дер Шуленбург неоднократно сообщал в Берлин о готовности Сталина «принять личное участие в сохранении и развитии добрых отношений между Советским Союзом и Германией». Однако в Берлине не верили сообщениям Шуленбурга, считая, что все эти меры Москвы преследовали единственную цель – втянуть Германию в переговоры, чтобы выиграть время и лучше подготовиться к войне. Поэтому германское руководство стремилось не дать СССР такого шанса[1082].

10 мая события приняли неожиданный оборот – заместитель А. Гитлера по Национал-социалистической партии Р. Гесс вылетел в Англию. 12 мая в ходе беседы с В.Г. Деканозовым Ф.