Вскоре им стало ясно, что задумали люди Аххиявы. Около ворот нижнего города, на самом въезде, стоял храм Апалиуны, божественного защитника Вилусы.

Туда начали собираться ахейцы. Со стен хорошо видно было мельтешение людей. Они принесли ломы и кирки, которые разыскали тут же, в домах троянцев.

По стенам пробежала волна — протяжный стон и гнев. Ахейцы начали ломать стены храма.

Он был построен на совесть, из плотно подогнанных друг к другу кусков песчаника. Поначалу здание плохо поддавалось ударом. Но если люди задумали разрушить то, что создано было до них другими, они непременно это сделают.

К вечеру храм покровителя троянцев превратился в груду камней. Пока враги разрушали здание, со стен города то и дело неслись крики и проклятья. Троянцы рвались мстить за святотатство, клялись, что однажды и храмы в Аххияве превратятся в развалины. Оскорблённый Бог Врат, защитник Трои непременно отомстит врагам.

Но дальше слов дело не пошло. Между людьми ходил Алаксанду. Он обращался к соотечественникам, которые стали свидетелями вопиющего преступления:

— Люди! Братья! Послушайте меня! Они нарочно это делают! Хотят, чтобы мы вышли из крепости и подставились под их мечи и копья! Они на всё готовы, чтобы выманить нас за стены! Но не для того мы пожертвовали родными домами, чтобы поддаться на такую уловку! Она сгодится только на простаков и мальчишек!

Троянцы соглашались со своим царём. Он был прав, любой разумный человек согласился бы с ним. Не для того люди пожертвовали половиной города, чтобы сглупить и отдать врагам преимущество.

— Сейчас вышлют вперёд самых горластых и начнут кричать оскорбления, — тихо сказал Хастияр. Он словно бы говорил сам с собой, но люди вокруг его услышали, согласно кивали.

Но посланник ошибся. Вожди ахейцев и не думали устраивать позорное зрелище и состязаться в скудоумии. Прямо перед главными воротами города появилась колесница, с которой спрыгнул молодой воин с обезображенным лицом. Он внимательно разглядывал стены Трои. Словно искал кого-то, пытался рассмотреть с безопасного расстояния.

А потом обернулся назад и что-то приказал воинам, что стояли у него за спиной.

По его приказу вперёд вывели связанного пленника. Ахеец толкнул его в спину и поставил перед собой. В то же мгновение вздох ужаса покатился по стенам. Это был Тенн, младший брат Алаксанду.

От удара он неловко повалился на колени.

Подошли ещё несколько ахейцев в дорогих доспехах. С ними были и шардана. Алаксанду скрипнул зубами — узнал Тарвейю.

— Приам! — крикнул Тарвейя по-лувийски, — ты ведь здесь и смотришь? Слышишь меня? Ты помнишь брата моего Сиваналу? А вот твой брат! Смотри, приам!

— Ты, пёс, скоро будешь там же, где твой брат... — негромко прошипел Алаксанду.

Безгубый оглянулся на Теламона. Тот кивнул

Лигерон взмахнул топором.

Кровь хлынула фонтаном. Обезглавленное тело Тенна завалилось набок. Ахилл пнул его и торжествующе поглядел на стены, вновь отыскивая кого-то взглядом.

Троянцы замерли от ужаса, но длилось это недолго. Тут же раздался новый вал проклятий, криков и воплей.

Алаксанду потрясённо молчал. Он всё предположил верно. Аххиява действовали именно так, как он и думал. Но убийства брата — вот так, даже без каких-либо требований, призывов сдаться, открыть ворота, он не ожидал.

Ахейцы скопились между домами нижнего города, явно ожидая, что троянцы не выдержат и выйдут из крепости.

Но до самой ночи из ворот Трои так никто и не вышел. 

Глава 18. Не может мира быть меж львом и человеком

Два месяца спустя

Вода медленно стекала в кувшин. Тонкая струйка бежала по желобку, который шёл от подземного источника. Говорили, что источник в крепости и священный поток Вилусы – это одна подземная река. Если это правда, то и его вода была священной, давала здешним жителям особенный певучий голос.

Сейчас вода из подземного источника действительно стала для троянцев священной. Просто потому, что она давала жизнь жителям города. Подземный колодец находился в цитадели и обеспечивал её водой, что позволило защитникам Вилусы продержаться в осаде два месяца.

Раньше воды из источника во всякое время года хватало для жителей цитадели, недостатка в ней они не испытывали. Но теперь в верхнем городе жило слишком много людей. Потому им приходилось беречь воду, расходовать её только на самые необходимые нужды.

Хастияр долго смотрел на то, как заполняется кувшин. Его держала женщина, по виду обычная крестьянка из здешней округи. Он пропустил её вперёд и теперь ждал, когда она наберёт воды. Его заставили так поступить весьма неожиданные чувства.

Крестьянка пришла с двумя детьми, девочкой лет семи и мальчиком, на пару лет моложе. В первое мгновение, как только Хастияр увидел дочку крестьянки, ему показалось, что он видит перед собой собственную дочь.

Конечно же, это было не так. Обе дочери Хастияра находились сейчас далеко, в самой столице, и никак не могли очутиться здесь, посреди осаждённого города. Просто он увидел маленькую девочку, с тёмно-русыми волосами и карими глазами, и на один миг ему померещилось.

Оттого он и пропустил вперёд мать этой девочки. Теперь коротал время, наблюдая за ними. Это была его давняя привычка, разглядывать незнакомых людей, прикидывая, кто чего стоит. До недавних пор простолюдины редко занимали посланника, но жители Вилусы смогли его удивить.

— Стойте смирно, не бегайте, пока я воду наберу, — сказала крестьянка, обращаясь к детям.

Дети послушно стояли, не бегали и не играли, просто молчали и ждали. Хастияр смотрел и видел других детей, своих собственных, а также чад друзей и родственников в том же возрасте. Столь серьёзными он мог их представить лишь в школе, да и то, отвернётся учитель, так сразу смешки, тычки, весёлый шепот.

Он никогда не видел детей на войне. Когда войско Хатти проходило через города Амурру, он разглядывал стоящих вдоль дороги простолюдинов, примечал взгляды, которые они бросали вслед войску, но никогда не задавался вопросом, о чём они думали.

Троянские дети не играли, не носились. Может просто детям простолюдинов всегда было не до того? С малолетства их приучают к работе, какие уж тут игры.

Нет. Он достаточно прожил в Трое и знал, что это не так. Дети — есть дети. Когда жизнь идёт обычным чередом, время для игр они всегда найдут, как бы не припахивали их родители.

Едва кувшин наполнился, крестьянка дала из него попить детям, а потом отхлебнула сама. А потом забрала кувшин, и все трое