Шпага откинул ниспадавшие на лоб волосы и, помолчав, заключил:

— Я… Я просто в полнейшей растерянности. Чтобы так упорно стремиться убить человека, должна же быть серьезная причина. Не так ли? А я хоть и невысоко ставлю ближних своих, но, кажется, никому не нанес столь тяжкого оскорбления, чтобы его надо было смывать ценой крови.

Пьерантони сокрушенно покачал головой.

— А не случалось вам увольнять прислугу за какое-нибудь мелкое упущение или зло подшучивать над подчиненными?

— Да что вы, Пьерантони! У нас одна-единственная служанка — Анджела. Женщина надежная и спокойная. Потом еще — Эфизио… был шофером Эфизио.

Он закусил губу, вспомнив морг и лицо Эфизио, похожее на маску ацтека.

— Но он, бедняга, на том свете. А больше нет никого. Ах да, Валенцано! Ему грош цена, хоть он и хвастает своим университетским дипломом. Сами видели, как на него подействовали анонимные письма и смерть Эфизио. Теперь он за собственную жизнь дрожит.

Шпага тоскливо поглядел на свои руки. И вдруг спохватился.

— А ведь вы не напрасно задаете мне наводящие вопросы. Я забыл о красавчике, который обхаживает Анджелу, она его женихом считает. Он взял себе за привычку рыскать по всему дому, в каждый угол заглядывать. Ну, а потом этот кретин стал рассказывать своим друзьям и приятелям, что я, Шпага, — обыкновенный буржуйчик, а они, мол, сами вознесли меня на пьедестал… Я велел ему убираться и больше на виллу не приходить. Может, он и обиделся, эти молодые ниспровергатели авторитетов весьма самолюбивые типы.

— Я с ним побеседую, — пообещал Пьерантони. Он посмотрел в окно на голые ветки сада и после секундного раздумья все-таки задал неприятный вопрос:

— Послушайте, синьор Шпага. Вам известно что-нибудь о тех людях, среди которых живет ваш сын?

Пьерантони показалось, что и без того круглые глаза Шпаги превратились в два огромных шара.

— Конечно, мой сын. Я все удивлялся, почему вы до сих пор о нем не спросили. Ненависть так его ослепила, что он, решив укокошить отца, убивает железной палкой Эфизио, приняв его за меня? Великолепная догадка. Что же вы медлите и не хватаете озверевшего преступника?

— Я говорил не о нем, синьор Шпага. Спрашивал о людях, которые живут с ним вместе, — спокойно уточнил Пьерантони.

Шпага вдавился в кресло, весь сгорбился, словно от навалившейся внезапно тяжкой усталости.

— О «людях» я ничего не знаю. Паола тоже — я ее об этом не раз спрашивал. Знаю только, что они выкачивают из него деньги, которые я даю. — Он опустил глаза и выдавил из себя улыбку.

— Вряд ли они захотят убивать курицу, которая несет золотые яйца, не так ли?

— Пожалуй, вы правы, — согласился Пьерантони. — Они по-прежнему живут все вместе в полуподвале на проспекте Гарибальди?

— Кажется, там. Но если вы туда пойдете, Пьерантони, постарайтесь вести себя так, чтобы они потом не отыгрались на моем сыне. Вы меня поняли?

Они посмотрели друг другу в глаза.

— Я прикажу следить за ними, но никаких других действий пока не предприму.

Помолчав, Пьерантони спросил:

— Вы не возражаете, если я пойду туда в качестве вашего друга и попробую поговорить с вашим сыном? Ну, просто спрошу, как ему живется?

— Если считаете нужным, идите. Только толку от этого не будет ни малейшего. Вот увидите.

Шпага, а за ним Пьерантони встали, подошли к стеклянной двери и принялись разглядывать деревья сада смотреть друг другу в глаза они больше не могли.

— Сегодня воскресенье, синьор Шпага, ваша телепередача завтра вечером. Я, понятно, не думаю, чтобы эти типы отважились на покушение на глазах у миллионов телезрителей. Но, если это фанатики, то всякие разумные предположения отпадают. Как бы то ни было, мы готовы к любым неожиданностям. Доктор Фоа попросил дирекцию телевидения не пускать зрителей в зал. Ведь речь идет уже не о пустых угрозах тщеславного графомана.

Шпага кисло улыбнулся.

— Да, но у многих на руках пригласительные билеты? Как вы с ними поступите?

— Отправим их в соседний зал, там они со всеми удобствами посмотрят ваше шоу по телевизору. Ну, еще в порядке компенсации им можно, пожалуй, подарить пластинку или там брелок.

— Неплохая идея, — согласился Шпага. Он снова откинул непокорный чуб.

— Но тогда в зале будет пусто? А ведь реакция миллионов зрителей во многом зависит от реакции публики, сидящей в зале, не так ли, Пьерантони?

— Пришлем наших полицейских в штатском и их семьи, — успокоил его Пьерантони. — Небольшая премия силам порядка… Ручаюсь, более благодарных зрителей вам не найти!

Кто-то, скорее всего Анджела, потушила фонарь в саду. Голые ветки лиственниц погружались во тьму, напомнив Шпаге, что на дворе зима.

— А как идет расследование по делу Эфизио? — вдруг спросил он. — Поверьте, я не о своей безопасности пекусь. Просто хотелось бы, чтобы эти бандиты понесли заслуженное наказание. Бедный Эфизио!

— Следствие ведут сотрудники отдела по борьбе с особо опасными преступниками. Среди них и мой друг Салуццо, вы ведь его знаете? Так вот, я поддерживаю с ним постоянную связь. Пока установлено лишь, что в машине не найдено ни отпечатков пальцев, ни следов крови… Ах, да, Салуццо просил меня связаться с секретаршей депутата. Того, что порекомендовал вам Эфизио Пиццу. На Сардинии у вашего шофера остались только дальние родственники, а они мало что о нем знают.

Шпага почему-то подумал, что Эфизио пришлось бы не по душе подобное расследование — «благоразумные» люди не дают повода для сплетен и оговора.

Он невольно улыбнулся, и Пьерантони, заметив это, обрадовался. Нервы у телезвезды были как натянутая струна.

— Кого вы завтра представите зрителям? — спросил Пьерантони, чтобы отвлечь Шпагу от мрачных мыслей.

— Все того же Мори, уцелевшего после последнего отбора, и одну чудачку из Лангирано. Представляете, она торгует ветчиной, а увлекается нордическими сагами! Да вдобавок отлично в них разбирается. А я, признаться, вначале принял ее за «картофелину».

— Что значит картофелина?

— Ну, это наш профессиональный жаргон. Так мы называем людей бездарных, серых, которых можно раздавить как картофелину для пюре. Порой и таких надо показывать. Если мы на телеконкурсах будем выставлять одних гениев, пропадет острота передачи. Переизбыток гениев я должен компенсировать такой вот «картофелиной». Взять ее и раздавить, с умом, конечно.

Пьерантони, уже стоявший на пороге, вернулся назад.

— Можете вы составить список этих… раздавленных, мужчин и женщин, с самого начала конкурса?

— Неужели вы допускаете мысль о мести такой вот «картофелины»?

Пьерантони пожал плечами.

— Люди куда чувствительнее к унижениям, чем мы думаем. Нужно проверить любые, самые маловероятные версии.

— Запросите в архиве карточки, которые заполняют желающие участвовать в конкурсе. Там