Здесь лежит центр древней торговли. Сотню лет назад кайова И команчи отправлялись в путь на все стороны от Вичитов, ища добычи и талисманов, лошадей и заложников. Порой они исчезали на несколько лет, но всегда возвращались сюда, потому что земля тянула их к себе. То было святое место, и даже сейчас есть.в нем что-то от окружающей дикости. Холмы скрывают изобилие дичи. Животные пасутся на открытых лужайках или ближе к горам, держась в тени рощ: антилопы и олени, козы и бизоны. Именно здесь, говорят кайова, и появился на свет первый бизон.

Пегий, поросший травой холм под названием Гора Дождей лежит чуть к северо-западу. Там, на западной стороне, есть развалины старой школы, в которую ходила моя бабка еще резвой юной девчонкой, в одеяле-накидке и при косах, чтобы изучать числа и имена по-английски. Здесь же она и покоится.

Все в имени твоем—молчанье скал.

Смущенный смертью, ум грядущей нови Напрасно б в неизвестности искал.

Ничьих рождений тот на слух не ловит,

Кто здесь готов расслышать звук имен.

Свет солнца, словно ловчий бег луны,

Скользит в равнинах. Холм пылает в нем.

И долгий полдень—сердце тишины,

Как тень на имени, тебя объемлет сном,

И смерть—холодный, черный камень скал.

Меня интересует, каким воспринимает человек определенный пейзаж, постигая его своей кровью и разумом. Ибо происходит это, я убежден, в ходе самой жизни. Никто из нас не существует изолированно от земли; подобное отстранение невозможно себе представить. Раньше или позже нам приходится определиться по отношению к окружающему миру—я имею в виду, миру физическому,— не только в том, как открывается он непосредственно чувствам, но также и в том, как еще основательнее раскрывается в долгой смене лет и времен года,. И мы приходим к нравственному суждению о нем. Я полагаю, иной альтернативы йе существует, если мы хотим осознать и сохранить нашу человечность; ибо наша человечность должна заключаться в этическом, так же как и в практическом идеале самосохранения. В особенности это справедливо здесь и сейчас..Мы, американцы, нуждаемся теперь, больше чем когда-либо прежде, и больше, чем мы предполагаем, в .том, чтобы вообразить, кем и чем мы являемся по отношению к земле и небу. Я веду речь об акте воображения как таковом и о понятии этики американской земли.

Без сомнения, в 1970 году труднее представить себе, каким был американский пейзаж, скажем, в 1900-м. Весь наш национальный опыт в этом столетии послужил отрицанием пасторального идеала, который столь ощутимо проявился в искусстве и литературе XIX века. Одним из последствий технической революции стал наш отрыв от почвы. Мне кажется, мы потеряли направление; мы претерпели своего рода психологическое смещение во времени и пространстве.

Быть может, мы в состоянии достаточно уверенно судить о своем положении относительно супермаркета или ближайшего перерыва на обед, но сомневаюсь, чтобы кто-либо из нас знал свое положение относительно звёзд и солнцестояний. Наше чувство естественного порядка сделалось смутным и ненадежным. Как и сама дикая природа, область наших инстинктов уменьшилась пропорционально нашей неспособности правдиво ее себе представить. И все же я считаю возможным сформулировать этическое представление о земле—понятие о том, чем она •является и чем должна стать в нашей повседневной жизни,—# более того, думается, что сделать это абсолютно необходимо.

На первый взгляд кажется, что этика земли—нечто чуждое или же дремлющее внутри большинства американцев. Многие из нас выработали в себе отношение равнодушия к земле. С позиций Моего жизненного опыта трудно себе представить, как вообще могло сложиться подобное отношение.

Ко-сан припоминала, где именно родилась моя бабка. «Это было вот здесь»,— сказала она, указывая на дерево, хотя дерево это было таким же, как и сотня других, росших в широкой низине реки Уошиты. Я не мог заметить никакого знака, свидетельства того, что кто-либо бывал тут прежде, сказал хоть слово или прикоснулся кончиками пальцев к древесному стволу. Но памятью своей Ко-сан в состоянии была разглядеть ребенка. Мне кажется, она припоминала голос моей бабки, потому что долгое время прислушивалась и словно различала нечто. Вокруг стоял неподвижный, тяжелый зной; у меня возникло чувство, что именно здесь собираются духи.

Оком народной памяти Ко-сан созерцала падучие звезды. Для нее не было различий между индивидуальным й народньщ опытом, между мифологическим и историческим. Оба воплотились для нее в единой памяти, и то была память земли. Природное окружение, в котором она провела свою сотню лет, служило Повседневным определителем всего, что она знала и могла узнать Когда-либо—а ее знание было глубинным. Ее корни глубоко уходили б землю, и из этих глубин черпала она достаточно сил, чтобы устбять против всевластья перемен и хаоса. И оттуда же черпала она опору для тайны. Падучие звезды не были для Ко-сан изолированным или случайным феноменом. Она была прочно связана личными интересами с этим ужасным неистовством света в ночном небе. Ибо его следовало еще вымыслить. Для этого ей пришлось наконец обратиться к помощи слов; ей пришлось приспособить его к своему пониманию вселенной. И точно так же, когда повествовала она о Пляске СолнЦа, то было важнейшим выражением ее связи с жизнью земли, солнца и луны.

В лице Ко-сан и ее народа всегда мы видели пример глубоко этичного взгляда на землю. Нам следовало бы поучиться у них. Без сомнения, подобная этика просто скрыта в нас самих. Мне кажется, ее следует привести в движение. Нам, американцам, необходимо вновь вернуться к нравственному измерению почвы и атмосферы. Нам следует жить согласно этическим принципам самой земли. В противном случае мы можем перестать жить вовсе.

Экология, вероятно, является самым насущным предметом нашего времени. И я не могу представить себе, область, в которой индеец имел бы больший авторитет и на которую делал бы большую ставку. Если существует нечто, на самом деле его выделяющее, то это, несомненно, его отношение к миру естественному и забота о нем.

Но позвольте вернуться к проблеме сказительства.

«Я, должно быть, принимала участие в этом древнем странствии кайова от Йеллоустона к Южным Равнинам, ибо я видела в изобилии антилоп среди высоких трав реки Бигхорн и. видела призрачные леса Блэк Хиллз. Однажды привиделись мне и красные скалы Каньона Пало Дуро. Я была с теми, кто стоял лагерем в горах Вичита, когда падали звезды». «Тебе очень много лет,— сказал я,— и повидала ты многое». «Да, воображаю, что так оно и есть»,— отвечала она. Затем медленно повернулась, кивнув мне, и возвратилась в пределы речи, созданной