В конце концов мы выяснили это, и я сказал:

– Теперь давай поговорим о Бингемтоне. Где вы останавливались?

Он говорит:

– У «Волонтеров».

– О, на Стейт-стрит? Рядом с «Бингемтон-плаза»?

– Думаю, да, там был торговый центр.

Мы еще немного поговорили о Бингемтоне. Что-то он помнил, что-то нет. Наша цель состояла в том, чтобы убедить его, что мы знаем о нем все – не лги нам, Арт, потому что мы уже знаем.

Он рассказал нам о том, как сотрудники службы условно-досрочного освобождения отвезли его и Роуз в мотель в Вестале.

– Ты имеешь в виду тот, что на «Четырех углах», слева, с бассейном?

– Да, да.

Затем он начал рассказывать о западных районах Рочестера, и Чарли снова вмешался. Он был из Брокпорта и исполнил тот же номер, что и я с Бингемтоном. Довольно скоро мы заставили парня думать, что мы едим карты Нью-Йорка на завтрак.

Он сказал нам, что был экспертом по оружию во Вьетнаме, и там произошло много плохих вещей, но он не может их вспомнить. Сказал, что его дважды ранили, один раз в плечо и один раз в верхнюю часть груди. Сказал, что отравился оранжевым реагентом. Рассказал, как сделать глушитель: нужно надеть на дуло соску из детской бутылочки. Для одного выстрела сгодится.

– Отлично работает. Получается негромкое пуф-ф-ф, и все!

Мы выяснили, что он мог целый день говорить о рыбалке и охоте, безобидных для него темах, но когда мы попытались расспросить его о датах и точных местах, он не говорил ни слова, понимаете? Он оказался гораздо более крепким орешком, чем нам представлялось.

Мы сделали еще один перерыв, и все большие шишки захотели узнать, о чем он говорил. Я сказал им, что он ведет с нами игру, говорит вроде бы много, но по сути не говорит ничего. Кто-то заметил, что продолжать в том же духе всю ночь мы не сможем. Я сказал, что знаю об убийствах слишком мало и что если заговорю на эту тему, он быстро меня раскусит.

Мы вернулись еще на один раунд. Я должен был поддерживать разговор, собирать клочки информации и, возможно, время от времени вставлять словечко. В какой-то момент я спросил:

– Ты когда-нибудь был с проституткой?

Как он изменился! Словно по щелчку! До этого момента он был беспечен и смотрел нам в глаза, а тут так зло бросает:

– Нет!

Я быстро сменил тему. Но минут через пять говорю:

– Арт, мне вот что странно, ты не говоришь, почему тебе не нравятся проститутки.

Щелк! Он снова разозлился и пробормотал:

– Не хочу заразиться СПИДом.

Мы перескочили обратно к теме Уотертауна. Пытаемся разузнать кое-какие подробности убийств, не заставляя его нервничать. Я спрашиваю:

– У тебя был секс с той маленькой девочкой?

– Нет.

– На ней была одежда?

– Да. Шорты или брючки, не помню.

Было видно, как он поник, когда говорил о детях. Изменился весь язык его тела. Он становился таким всякий раз, когда мы упоминали о чем-то, что его беспокоило. Хмурился, сжимал руки на коленях, горбил плечи и опускал голову. Просто замыкался в себе, сжимался в этой позе и пытался соскочить. Мы отступали, но потом, через некоторое время, снова возвращались к этой теме.

Наконец-то мы узнали кое-какие подробности о маленькой девочке. Она не хотела заниматься с ним сексом; он заставил; она плакала и истекала кровью. Потребовалось некоторое время, чтобы заставить его признать, что секс все же был.

– Да, – сказал он, – я ей вставил.

Мы спросили – сзади? – и он ответил, что да, сзади. От того, как холодно он это сказал, меня затошнило, но я все же смог сдержаться и не выразить чувств. Если вы полицейский, то должны уметь, помимо прочего, сохранять нейтральное выражение лица, слушая мерзости и гнусности. Я видел, как Кампионе и Чарли стараются сохранять самообладание. Мы пытались выяснить подробности того давнего преступления, но он твердил, что не помнит.

Шоукросс заговорил о своей сестре Джин. Сначала я подумал, что он снова меняет тему, но потом понял, что это как-то связано с маленькой девочкой. Он сказал, что у него было «кое-что» с его младшей сестрой, на три года младше его. Сказал, что признался своей матери, что они были «больше, чем брат и сестра».

Чарли спросил, о чем именно он говорит – о каких-то сентиментальных чувствах, половом акте или о чем еще? Шоукросс сказал, что трогал сестру и «ел» ее, когда ей было от четырнадцати до семнадцати, а ему – от семнадцати до двадцати. Закончив, он снова понурился, и Чарли поблагодарил его за откровенность.

Через некоторое время он начал рассказывать о своей сексуальной жизни с Кларой, сказал, что у него проблемы с эрекцией и оргазмом, но с ней у него получалось лучше, чем с Роуз. Я спросил почему, и он ответил:

– Клара дует мне в ухо и засовывает в ухо язык.

Дома, по его словам, секс удавался лучше, когда Роуз была сверху. Он не мог достичь оргазма ни с одной из них, и ему было больно, когда он пытался; он думал, что это как-то связано с чувством вины из-за прошлого. Врачи назначили ему урологическое обследование, но он на него не явился.

Ближе к вечеру мы сделали перерыв. Джон Маккэффри сказал:

– Послушайте, я хочу, чтобы вы, ребята, подумали вот о чем. Вы оба начали сегодня в восемь утра и устанете раньше, чем Шоукросс. Вы привыкли работать днем, а у него ночной образ жизни. С таким парнем можно играть долго, но потом он скажет: «Эй, вы арестуете меня или отпустите?»

Джон предупредил нас, что не все из собравшихся в раздевалке согласны с тем, что мы взяли нужного парня. Психолог-криминалист, изучивший досье Шоукросса, сказал, что педофил никогда бы не переключился с убийства детей на убийство женщин.

Мы – Джон, Чарли и я – думали по-другому. Кампионе тоже, он располагал самой полной информацией по этому делу. Мы не сомневались, что Шоукросс – тот, кого мы ищем. Как и почему – пусть психологи в этом разбираются потом.

Лейтенант Джеймс Боннелл в своей обычной прямолинейной манере описал сцену в казармах Брокпорта как «сраный бардак». Сальваторе Вальво, командир отряда местной полиции, проводил большую часть своего времени на открытой телефонной линии, сообщая о развитии событий в свою штаб-квартиру в Олбани. Говард Аллен из местного Бюро уголовных расследований воспользовался другим телефоном, чтобы позвонить в Уотертаун и узнать подробности убийств двух детей. Через некоторое время телефонные конференции на высоком уровне приняли политический оборот, и полицейские начальники в Олбани настояли на том, чтобы Блайт и Милителло оставались с подозреваемым до тех пор, пока он не сознается. Шоукросс был их открытием, и они отстаивали права на