– Вот, значит, как, – покивал Кат. – А сам тоже в этом таламусе сидишь? Потому что мы с тобой вроде бы рядом находимся.

Бен поморщился:

– Что за вопрос… Я – сложнейший объект энергетической природы. После известных событий неразрывно связанный с твоим телом. Субъективно это выражается в том, что я вижу твоими глазами, слышу твоими ушами и так далее. Оттого мы и наблюдаем единую на двоих реальность. К сожалению, контроль над организмом перешёл ко мне только четверть часа назад, поэтому ещё не всё получается, как надо. В частности, я не могу заставить тебя остаться на Вельте. Биологический механизм перехода в Разрыв очень сложен. Понятия не имею, как ты это делаешь. Во всяком случае, пока.

– Это всё прекрасно, – Кат закинул ногу на ногу, – но время-то идёт, а мы треплемся попусту.

– Время здесь движется очень медленно, – сказал Бен. – Весь разговор с самого начала занял десятую долю секунды. Это же просто импульсы в мозгу.

– Ладно, – сказал Кат. – Выкладывай, что хотел.

Бен подался вперёд, соединив кончики пальцев таким образом, что получилось нечто вроде шалаша.

– Не буду взывать к здравому смыслу, так как убедился, что логика для тебя – пустой звук, – сказал он деловито. – Перейду сразу к предложению. Суть в следующем. Ты перестанешь мешать ходу эксперимента и поможешь устранить Петера с Ирмой. Взамен я обязуюсь в кратчайший срок наладить оборудование, которое способно перевести человека в нематериальную форму. Технически это несложно: капсула Такорды, хоть и повреждена, но вполне ремонтопригодна. С твоей помощью мы по частям доставим капсулу с Батима на Китеж, прямо туда, где живёт Ада. И успеем задействовать устройство раньше, чем разрушится дом. Вы станете абсолютно неуязвимыми к воздействию Разрыва – и, полагаю, бессмертными. Иными словами, получите вечную жизнь. А я получу свободу, избавившись от телесной тюрьмы. Что скажешь? По рукам?

Кат осушил ещё одну стопку, по-прежнему не ощутив ни вкуса, ни градуса. Но – видимо, чисто по привычке – на душе стало немного спокойнее.

Вечная жизнь, подумал он. В вечной пустыне. Среди раскалённого песка и головешек. Интересно, что бы сказала Ада, если бы узнала, что взамен заключения в особняке ей предлагают заключение в Разрыве? Каково это вообще – быть нематериальным? Сейчас мы, по крайней мере, можем есть, пьянеть от мёда и водки, любиться. Ада курит папиросы, играет на пианино. Да, и оба мы пьём дух! Ради одного этого стоит быть живым. Пусть больным, пусть несвободным. Пусть даже приходится служить Будигосту и Киле. Хер с ним. Оно того стоит.

А стать такими же, как этот…

Кат сам не заметил, как всё вокруг стало меняться. Снова возник клеенчатый стол, качнулись кусты сирени. Застучал по листьям ливень, пахнуло свежей мокрой землёй. Затем небо очистилось, кругом расстелилось поле, дуновение ветра пригладило ковыльные волны. Вдалеке по дороге прошёл человек в белой льняной рубахе, он вёл за руку ребёнка: Маркел, молодой, полный сил, и с ним – крохотный Дёма Кат.

Потом день сменился ночью. У ног зашелестел прибой, над морем взошёл Малый месяц. Ада поднялась из воды – ещё совсем юная, ещё почти здоровая. Облитая зеленоватым свечением, подошла к Кату и протянула в горсти выловленную огонь-рыбку. Вдали теплились дачные окна, из густой травы доносилось пение сверчков. Кат и Ада тогда были счастливей любых людей на любой планете. И, хотя никто не обещал, что так будет вечно, они почему-то в это верили.

А потом всё исчезло. Вновь появилась гостиная – темноватая, сырая комната с холодным, давно не топленным камином. Такая, как есть. Потому что теперь её воссоздал тот, кто жил в доме с самого дня постройки.

– Видел? – спросил Кат.

– Видел, – равнодушно сказал Бен. – Но суть демонстрации от меня ускользнула. Хотел показать, что тоже способен менять иллюзорный мир по своему усмотрению? Ну, поздравляю. У тебя есть фантазия, кто бы мог подумать.

– Я хотел показать тебе жизнь, – сказал Кат. – Вот это всё была жизнь. А ты предлагаешь смерть. Только длинную и скучную.

Бен переплёл пальцы и сжал руки так, что затрещала кожа перчаток.

– К тому же, – выпивка, пусть и воображаемая, сделала Ката словоохотливым, – к тому же, представь: мы, нематериальные, выживем, а все остальные останутся умирать. Знаешь, я столько людей загубил ради Ады. Всегда думал, что это как-то не очень правильно. Но тут уж совсем перебор.

Он дотянулся до бутылки и налил себе ещё. На сей раз почти удалось почувствовать запах водки.

Бен поджал губы, выбил пальцами дробь по столешнице.

– У тебя есть другие варианты? – спросил он. – Назови свою цену.

– В сущности, – сказал Кат, выдохнув, – у меня остались только два варианта. Первый – сидеть здесь, с тобой, и тянуть время. Тогда у ребят, возможно, получится взорвать бомбу. После этого я отправлюсь домой, вернусь к прежним занятиям. Буду работать на Килу, водить к Аде чернь, прятать в Разрыве трупы… Другой вариант – остановить Петера с Ирмой. Не стрелять в них, а просто остановить. Правда, сперва надо отсюда выбраться.

– Не стрелять? – Бен поднял бровь.

– Думаю, что смог бы уговорить Петера бросить это дело, – объяснил Кат. – Незачем ему умирать. И у девочки появится шанс. Она-то себя уже похоронила, но вдруг выкарабкается? Затем, если повезёт, я раздобуду новые кристаллы: например, ограблю банк в Кармеле. Отыщу способ починить бомбу. И успею взорвать её прежде, чем пустыня подберётся к дому Ады. Может быть.

– Взорвать?