Шрифт:
Закладка:
То сокровенное и самое главное, что Магда угадала в нем с первой встречи, за что — как ей казалось — полюбила (как будто можно любить за что-то), — этот борющийся, гордый и непреклонный характер теперь доспел, вызрел… Просто удивительно, как все это чувствуют, как тянутся к нему. Ведь он не выступал на митинге, не вошел ни в комитет, ни даже в службу охраны порядка, а вот с ним советуются, слушают… Почему?
Вот Баюрский спрашивает, где устроить продовольственный склад, потому что уже начинают приносить продукты.
— Под баррикадой, — не задумываясь, отвечает Щенсный, — там надежнее всего и места достаточно, самый большой наклон трассы, до двух метров глубиной.
— А что с сараем?
— Будет для милиции.
— Значит, общежитие? — вставляет кто-то со стороны.
— Пусть общежитие, — соглашается Щенсный, которому все равно, как назвать. Это название так и остается.
Потом приходят Ломпец и Ваврушко. Сапожники помнят, как им помогали во время забастовки, и теперь хотят в свою очередь быть полезными.
— Для вас, — говорит Щенсный Ломпецу, — нет лучше задания, чем сбор продуктов и денег. Вы знаете всех купцов, и они вас знают. Отправляйтесь по магазинам на пару с Гавликовским. У него тележка двухколесная, а у вас язык — на двоих хватит. Что соберете — везите к товарищу Матусяку.
— А для меня? — просится Ваврушко.
— Тебе, браток, я бы поручил кухню. Кухню надо организовать обязательно. Вот если б Веронка согласилась…
И он вопросительно смотрит на сестру, которая пришла вместе с Фелей Баюрской и стоит в сторонке — хмурая, чужая.
— Ну, как, Веронка, будешь готовить для нашей охраны?
— А сколько их?
— Шестнадцать, да еще с нашей баррикады прибавится, так что рассчитывай на пятьдесят порций. Как?
— Мне все равно. Могу на пятьдесят. Но как же без печки, в этой яме, что ли, готовить?
— Нет, зачем в яме? Взгляни во двор столярной. Печку под навесом видишь? А ну-ка, Игнась, сбегай, поговори с хозяевами…
Так же легко он справляется с еще одной, совсем неожиданной заботой — с полицейским, который каким-то образом очутился в лагере.
— Товарищ Горе, — говорит парень из службы охраны порядка. — Как быть? Он стоит и смотрит на мою повязку. «Кто тебе разрешил, — спрашивает, — становиться на мое место?» Посоветуйте, что делать, не могу же я с ним драться!
— И не надо. Он сам уберется. Ну-ка, пойдем.
Они уходят и вскоре возвращаются, весело смеясь.
— Что ты с ним сделал? — спрашивает Магда.
— Ничего. Я только спросил, есть ли у него дети?
— Ну и что?
— Пожалейте, говорю, детей. Стоит ли вам так рисковать собой? Идемте лучше со мной, может, я вас сумею вывести.
— А если б он не пошел?
— То есть как… — удивляется Щенсный, и в нем столько страстной, собранной силы, столько богатырской уверенности, что все кругом тоже удивляются: «Как же он мог не пойти? Не мог!»
— Но если б вдруг? — не сдается Магда.
— Тогда не знаю. Может быть, я бы его осторожненько вынес на руках, не такой уж он тяжелый, во всяком случае, как-нибудь убрал бы его отсюда.
Он еще не знает как, но в любом случае убрал бы, это ясно, его улыбка не отравлена сомнениями, чистые глаза не затуманены страхом. Он из тех, кто вышел из гущи народа, воплощает его волю, а порой превращается в легенду.
— Щенсный, я прямо вижу тебя в Испании…
У них уже начинали говорить о Франко, о гражданской войне в Астурии и о том, что надо помочь народному правительству, но тут Щенсный впервые взглянул на Испанию под этим углом зрения.
— Думаешь, я бы не поехал? Не будь здесь работы — собрался бы в сей же миг!
Из школы, из комитета, крикнули в окно, что сейчас будет совещание у председателя городской управы. Не пойдет ли с ними товарищ Горе? И Щенсный пошел.
В конференц-зале управы они застали за зеленым столом девять человек, среди которых Щенсный узнал председателя Мурмыло, его заместителя доктора Пустельника, референта Зигмунтовича, комиссара полиции со своими помощниками и сержантом из охраны.
Напротив стояло девять свободных стульев. Подготовили для них, но тем не менее, когда они вошли, Мурмыло поднял от бумаг налитый кровью затылок и заморгал с удивлением:
— Что это, делегация безработных? Ну не знаю, право не знаю, о чем нам с вами говорить… Мы вряд ли сможем вам чем-нибудь помочь.
Он оказывал им милость, надо было с ходу его осадить, и Щенсный толкнул Габришевского:
— А ну, возьмись за него!
Габришевский шагнул вперед.
— Мы пришли для того, чтобы обсудить конкретные меры. — С этими словами он подошел к столу и сел, за ним Щенсный, Лейман, Ранишевский и другие. — Мы к вам пришли, пан председатель, как к хозяину города и уезда, а хозяин не вправе отвечать «Ничем не могу помочь!» Он должен или помочь, или сложить с себя полномочия. Наши требования таковы: во-первых, обеспечить работой всех безработных…
— Нет, холостяков мы не обеспечим, — перебил Мурмыло.
Началась перепалка между ним и Габришевским, время от времени вставляли реплику Пустельник или Зигмунтович, и через час все совещание расползлось по швам, как ветхая холстина.
Никто не обращал внимания на пухленькую стенотипистку за маленьким столиком.
Но Щенсный заметил, как она побледнела, завидев его, и ему стало жаль сестру — ей действительно не везет. Сначала у Конецкого проходила практику бесплатно, а когда попала в штат, ее подвел Ломпец — съел хозяйский суп, и Кахну выгнали. Теперь вот снова — столько времени просидела в управе на бесплатной практике, наконец пробилась в штат, а тут брат явился. Если узнают, что у нее брат — коммунист, вытолкают в шею, не посмотрят на кудряшки, на ямочки, на крашеные ноготки.
Вечером, на закрытом заседании забастовочного комитета, обсудили итоги переговоров. Все, в общем, разделяли мнение Щенсного, что власти умышленно тянут время. Директив из Варшавы не получили, и сил разгромить «табор» на Крулевецкой пока у них тоже нет, вот и тянут, но уже сегодня в Гживне вербовали в 14-м пехотном полку унтеров для каких-то действий против бастующих. То ли готовят штурм, то ли хотят взять их измором, во всяком случае, о том, чтобы мирно договориться, и думать нечего. Дорога каждая минута.
— Товарищ Боженцкая должна немедленно выехать в округ. Нам нужна поддержка, нужны деньги, чтобы кормить людей. Причем сейчас
