Шатаясь как пьяная, я вышла на свежий воздух. Вдохнула его, но ничего не почувствовала и, пошатываясь, побрела к бараку. Рухнула на свою койку словно мертвая. Меня всю трясло. Так и пролежала до утра. Перепуганная, сломленная и потерявшая веру в людей. Звери, кругом были одни звери, которые пожирали людей. Светлых, чистых, не таких, как они. А я… я могла бы не участвовать в такой дикости. Пускай даже косвенно.

Соучастница… Я была соучастницей гибели десятков, сотен, а может, и тысяч писателей. Как и все работники Пантеона. А все из-за какого-то эфириуса! Разве стоит он гибели стольких людей!

Прозвенела сигнальная сирена – подъем, но я не встала. У меня просто не было сил. Я лежала под тонкой простыней, словно оживший труп, и ждала, что скоро придут и за мной.

Ключ от ошейника выпал из моих ослабевших пальцев где-то в черных узких тоннелях, но отчего-то я не сомневалась, что его найдут. И тогда я стану следующим «гребаным писакой», которому пустят пулю в затылок. Который будет похоронен, как и Томми, в безымянной, а может, и в братской могиле. На руднике писателей было достаточно, и все мы были ходячими мертвецами.

Надежда исчезла, сменившись болью и безысходностью. Это система, придуманная недочеловеками, не людьми, и ее невозможно было сломать. Ни освободиться, ни сбежать. Где бы я ни скрывалась, они все равно отыщут мой след. Потому что то, что может претворить в жизнь любую мечту, бесценно, а я была источником этого. Как и многие другие. До и после меня. И когда я это поняла, галлюцинации снова вернулись.

– Эй, а она тут чего валяется? – взревел один из надзирателей, застав меня, скрюченную, на койке в бараке. – Еще и в таком виде.

Меня убьют… Сейчас меня убьют…

– Подхватила кишечную инфекцию. Из сортира всю ночь не вылезала, – бросил небрежно Мик и направился в нашу сторону. – Организм, поди, слишком нежный. Непривычный к нашей жратве.

– Это точно. Таким мамзелям небось лобстеров подавай или как их там… труфулей. Да?

Мужчина гыгыкнул и лениво пнул меня дулом автомата в ногу. Я испуганно вздрогнула.

– Хай лежит тут, пока не очухается. Потом двойную смену вкачу. А если она мне там все изгадит…

– Ладно. Давай без подробностей. Слышь, ты, мадама, поправляйся. Работа тебя подождет. Откосить не получится, – снова гыгыкнул он. Ткнул меня дулом в бок и жестко спросил: – Все ясно?

С трудом заставила себя кивнуть.

Когда он ушел, я кое-как сползла с койки и, едва шевеля пересохшими искусанными губами, не имея возможности заговорить, посмотрела на Мика. Он ведь меня ненавидит, но отчего-то спас!

Мик тоже молчал, мрачно глядя на меня. Затем подошел поближе и чуть слышно прохрипел прямо в лицо:

– Мой тебе совет, девочка. Что бы ты здесь ни увидела, что бы ни услышала – забудь. Проживешь дольше.

С этими словами он распрямил спину и направился к выходу. А я опять провалилась в беспокойный, тревожный сон.

Очнулась от ударов. Кто-то грубо хлестал меня рукой по щеке и кричал:

– Просыпайся, соня! Сколько можно дрыхнуть? Тебя уже ждут.

Я испугалась, вздрогнула. Куда меня ведут?

– Собирайся живее. Господин Штейн не любит, когда его заставляют ждать.

Они нашли ключ! Они нашли ключ! И теперь… Меня сначала допросят, узнают, что голос есть, а потом… убьют!

Меня всю трясло, пока я шла к административному корпусу. Ноги сделались ватными, ногти до боли впивались в ладони. Я была ослабевшей и измученной, но твердо решила, что, если вскроется правда, буду сопротивляться. Вырву из рук автомат, украду вилку и ткну ею в глаз одному их охранников, попытаюсь устроить пожар – что угодно, лишь бы не умирать без боя.

– Вы свободны, Кара, – нехотя сказал господин Штейн, буравя меня ненавидящим взглядом.

От неожиданности я чуть не заговорила. Но прикусила до крови губу.

– Ваш долг Эдему уплачен.

Что? Как такое возможно? Разве что… Шон! Это он меня вытащил! Может, доктор ему что-то еще написал, а может… Он успокоился, передумал. Наверное, я действительно для него что-то да значила. Все наши ссоры теперь казались такими мелкими и ничтожными! Как можно не простить человека, который, несмотря на упреки и мой отказ с ним связаться, все-таки меня спас?

Я представила, что скоро увижу Шона вновь, услышу знакомый хриплый голос: «Здравствуй, Карина». Прижмусь лбом к его теплой груди. Почувствую прикосновения сильных и таких любимых рук. И наконец пойму, что я в безопасности.

С этими мыслями тщательно вымывала хорошим шампунем, что выдали мне в административном корпусе, сало, песок, грязь из волос, терла до боли мочалкой огрубевшую кожу, которая все равно мне казалась слишком серой и грязной. Одежда, в которой я приехала на рудник, висела на мне, как на швабре. Но даже в ней было гораздо лучше, чем в ненавистном комбинезоне.

Повозка тряслась, лошади неслись вперед, а я мрачно смотрела назад. На удалявшуюся, тонувшую в вечернем полумраке вывеску «Труд освобождает».

Радостно мне не было. Совсем.

К порталу мы добрались, когда уже стемнело. На все том же автобусе.

– Иди! Тебя ждут! – грубо сказал охранник и подтолкнул меня к выходу. Спотыкаясь, я спустись вниз по ступенькам. Двери за мной тут же со скрипом закрылись.

И я заковыляла дальше. Каблуки. Они казались неожиданно высокими. И как мне раньше удавалось на них нормально ходить?

Впереди стояли три карлета и виднелась небольшая группа людей. В темноте я не могла разглядеть их лиц, отчего тревога только усиливалась. Я замерла. Стала затравленно озираться по сторонам. Господин Нейман сделал вид, что вколол мне лекарство, возвращавшее голос. Но что, если это была ловушка и там меня поджидали обученные, хорошо вооруженные стражи, которых такие мелочи не волновали? Вдруг господин Штейн только прикинулся, будто меня отпустил, а на самом деле задумал тихонько убить? Так же, как Томми.

Я стала медленно отступать назад. В этот момент от группы людей отделились два незнакомца и бросились ко мне. Я ускорила шаг, на ходу создавая защитное силовое поле, а вместе с ним и огромного черного дракона, который разметал бы их всех к чертям и унес бы меня подальше отсюда.

Преследователи резко остановились.

– Кара, перестань!

– Ты в своем уме?! Это же мы с Даниэлем!

Я замерла, недоверчиво покосилась на парней. Макс не шевелился. А Даниэль, выставив руки вперед, медленно ко мне приближался.

– Это я, Кара, я. Все хорошо…

Он подошел совсем близко. Его глаза тревожно метались по моему лицу.

– Кара! – ахнул он изумленно, и в одном этом слове таилось столько вопросов.

Оцепенение спало, и я бросилась ему на шею. Обняла. Руки Даниэля легли мне на спину, и я от облегчения разрыдалась.