* * *

Началось всё буднично, по местным меркам. По улицам по своим делам движутся батарианцы, кто в форме, кто в броне, многие стекаются к круглому амфитеатру в центре города, неподалеку от резиденции. На экраны по всему городу идет прямая трансляция, где один из промышленников, владельцев колонии, вещает с трибуны, нависая над осужденными:

— Этот мусор, недостойный быть грязью под нашими ногами, эти бесполезные рабочие, чья судьба быть погребенными под рабскими бараками, решили, будто они достойны быть наравне с нами, носителями алых символов власти! Им нужна только власть, власть помойки, из которой они вылезли! Эти ничтожества, грязееды, подбили рабов на сопротивление их хозяевам, убеждая, что освободят их! Отбросы общества, идущие против воли Кхар’Шана! Повелись на посулы вражеской пропаганды, обещающей фабрики рабочим, землю — тоже рабочим, и всем — достойный уровень жизни! Вздор! Просто посмотрите на них! Вот ЭТО достойные граждане Гегемонии? Я вижу только отбросы. Я вижу только пищу для падальщиков, коими они и являются! Нарушители традиций! Еретики! Ничтожества и террористы против честных граждан Гегемонии! Сегодня настало время вашего суда и он будет суров, но справедлив! Виновны!

Камера сместилась, показывая стоящих на арене избитых батарианцев и рабов в лохмотьяъх, явно со следами избиений, допросов и пыток. Одежда изрезана, в крови, грязи и гное. Не все из них могут стоять на песке арены. Камера вернулась к оратору, а Ворхесс, заняв позицию с «вдовой» на крыше ближайшего здания, произнес.

— Готов начинать веселье. Три, две, одна, танцуем!

И раздался выстрел, разрывая грудную клетку одного из правителей. В ту же секунду многочисленные турели в амфитеатре пришли в движение, направляя оружие на охрану и обладателей высоких статусов. А затем, пока батарианские правители пытались понять, что произошло, начали стрелять, все одновременно. Амфитеатр наполнился криками, но не тех, кого можно было бы ожидать. Хозяева жизни бежали, падали, поскальзывались в крови и снова падали, когда пули били им в спину. Солдаты пытались организовать сопротивление, но слуги, сначала меньшая часть, а потом все больше, напали на своих хозяев. Пара азари буквально выстреливала охранников бросками на арену, чтобы те, упав с десятка метров, ломали кости и становились жертвами узников. Те хватали оружие, крича и хаотично паля во все стороны. Ворхесс глядя на это усмехнулся, встал в полный рост, отсалютовал и пошел в здание. Впереди много работы.

Кары по всему городу потеряли управление хозяев, синхронно направляясь в сторону небоскребов администрации. И крики запертых в машинах добавлялись к какофонии стрельбы, криков и хаоса из амфитеатра. Но их никто не слушал.

На базе внутренних войск взвыла сирена тревоги. Батарианские призывники начали строиться перед бараками, а из ангара техники выводят роботов. Их командиры, явно тоже сонные, выбежали из здания, а водители бросились в транспортный ангар, заводя машины. Над базой громко крякала сирена боевой тревоги, не затыкаясь и давая понять, что всё серьезно, отчего солдаты несколько нервничали. Особенно те, кто понимал, что происходит, и что они в явном меньшинстве.

— Живее! Живее! Амфитеатр атакован предателями! Живее, мусор, стройся! — ревели сержанты, подгоняя построение.

— Построиться повзводно! Приготовиться к погрузке! — кричали другие.

Напротив, ожидая погрузки, выстроились в линию роботы. Двуногие массивные машины со спаренными пушками, остановились, а затем раздались щелчки перехода в боевое положение. Только для того, чтобы синхронно направить пушки на солдат и открыть огонь. Плац, открытая местность и пять сотен батарианцев против десяти роботов-штурмовиков и полусотни машин полегче. Пули рвали солдат, а укрытий не было. Просто бойня, никакие щиты не помогли бы от струи вольфрама, косящей солдат Внутренних Войск гегемонии, кроме некоторых. Только вот и щитов тоже еще не было, тележку с ними как раз вывозили со склада. Выжило только около трети, сжавшихся и не смеющих пошевелиться, но лояльных уже новой власти и те, кто не успел покинуть здания.

В кабинет командира базы ввалился лейтенант. Он был в здании администрации и видел развернувшуюся резню из окна, как роботы осколочно-фугасными косили солдат, словно траву. И как серый бетон стал оранжевым.

— Роботы вышли из-под контроля, — прокричал солдат и рухнул на спину, когда автоматная очередь прошила его грудь.

Командир, которого все так не любили, кивнул. Он опустил ствол оружия, оглядывая дело рук своих и кивнул, удовлетворенный результатом:

— Мне это известно. Благодарю за службу, — переступая через умирающего подчиненного, проверяя кабинеты и расстреливая недостаточно быстрых врагов.

Когда он вышел на плац, зачистив здание с помощью роботов-собак, легкие роботы добивали выживших из пистолетов и собирали трупы, пока тяжелые грузились под надзором немногочисленных выживших сторонников на броневики.

— Оно, оно и правда нужно было так? — пораженно спросил один из водителей, с ужасом глядя на командира и запинаясь. Он был в строю, и солдат вокруг него убило огнем автопушек. И забрызганный срочник откровенно дрожал.

Командир кивнул.

— Чтобы свобода проросла, её должно полить кровью патриотов. Они не желали свободы, но мы дали им освобождение от их оков. Хоть так, — и строго добавил, вернув себе спокойную уверенность, — ведите технику на место встречи. И флаги не забудьте. Не хватало, чтобы бывшие рабы вас подстрелили по глупости. Мы идем на помощь союзникам. Выполнять.

— Да, командир, — отчитался солдат, а командир поднялся на вышку, глядя на пылающее здание администрации, на которое разом упало полтысячи каров.

В конце улицы горел багги патруля, а сами патрульные, убитые из «фестонов», лежали вокруг. У стены лежали расстрелянные батарианцы, не разобрать, кто именно.

— Во благо человечества, — тихо произнес командир, — как же приятно чувствовать себя полноценным, наглая хвостатая эгоистка. Не поделилась такими возможностями. Спасибо, не думал, что однажды снова почувствую себя живым.

ИИ помнят часть того, что пережили, будучи человеком. Это их маленькая тайна, но далеко не все, как Черный Ящик, отрекаются от нужд плоти. Они помнят вкус, поцелуй, тепло и холод. Всё то, чего они были лишены, сменив форму существования. До этого момента. Синтетические экспериментаторы, пусть никогда в этом не признаются, с энтузиазмом приняли аватары и принялись их тестировать и дорабатывать, прописывая алгоритмы, чтобы чувствовать «как тогда». И тестируя реакции в том числе друг на друге. Может не полноценная жизнь, но куда больше, чем обычно. Некоторые даже в память об авторе идеи, сами заказывали себе уши и хвост. Не в рамках операции, конечно же. Но чтобы было, как память и