Кроме того, – пишет Фулда, – когда «применялись профессиональные запреты, гестапо раз в три месяца посылало кого-нибудь к запрещенным художникам, чтобы убедиться, что они больше не демонстрируют свои работы публично. Но из-за войны оставалось все меньше свободного персонала, и <…> о круглосуточном наблюдении со стороны гестапо не могло быть и речи, особенно в сельской местности»25.

Как пишет Б. Фулда в своей монографии, «термины “запрет на рисование” и “ненаписанные картины” неразрывно связаны друг с другом, и даже по сей день они определяют наш взгляд на творчество Нольде при национал-социализме». Легенда о «ненаписанных картинах», по мнению исследователя, была создана самим художником, который уже после войны позаботился об уничтожении компрометирующих его писем, обращался к получателям его писем с просьбой их вернуть, – словом, как всегда, позаботился о своем имидже, в чем тоже проявил незаурядную фантазию. Акварели малого формата («ненаписанные картины») воспринимались как акт героического сопротивления. Такому восприятию способствовали руководители Фонда Ады и Эмиля Нольде, и особенно публикация романа «Урок немецкого» (Deutschstunde) Зигфрида Ленца в 1968 году. «Ленц поднял повествование Нольде о запрете живописи до уровня мировой литературы»26.

Как предполагает Фулда, проведя доскональное исследование, акварели малого формата далеко не все были созданы именно в годы так называемого запрета, художник создавал малые эскизы больших полотен в огромном количестве в течение всех лет творчества. Он даже приобрел эпидиаскоп для проецирования и переноса эскиза с небольшого листа на плоскость большой площади: «…акварели, проецируемые на экран, увеличились во много раз <…> Они казались такими красочно красивыми и совершенными почти до мельчайших деталей, что мы были поражены. Я внезапно увидел шесть больших законченных работ, но так же внезапно они исчезли, как исчезают и сны»27. Основная причина выбора малых форматов и материала состояла в том, что во время войны трудно было достать материалы для масляной живописи, а Нольде к тому же был большим мастером акварели.

В целом монография Бернхарнца Фулды носит, в свою очередь, тенденциозный характер; стремления к голой правде несколько заслоняют само искусство художника, его творческие достижения.

При всем том жизнь Эмиля Нольде в эти тяжелые годы невозможно назвать счастливой и безоблачной. Ему уже более семидесяти лет, квартира в Берлине разрушена, огромная часть полотен уничтожена. Претерпело ли его искусство изменения в угоду культурной политике режима?

Фактом является то, что художник в поздние годы уходит от библейских сюжетов, черноволосые персонажи уступают место рыжим и светловолосым, зачастую фантазийным, мифологическим героям. В то же время некрасивые люди и фантазийные существа продолжают свою жизнь в сериях акварелей 1938-1945-х гг. В это трудное, трагическое время он обращается к экзистенциальной драме личности, создавая преимущественно двухфигурные композиции: «Неравная пара» – маленькая женщина с нежностью шепчет что-то на ухо уродливому великану, тесно к нему прижимаясь; «Разговор с тенью», «В трудные часы», «Экзотическая пара», «Зверь и женщина» и множество других – все они сочетают в себе трогательный драматизм, стремление человека к диалогу и единению. Эмиль Нольде воплощает в этих произведениях стремление одинокого человека найти себе душевный приют и разделить свое одиночество с себе подобным или, наоборот, со своим антиподом.

Интерес, душевное, почти любовное отношение художника к этим странным субъектам невольно напоминает трогательное отношение Эрнста Барлаха к своим очаровательным уродцам, вызывающим скорее не отвращение, но сочувствие и симпатию. Нет, не вписывается искусство Нольде в культурную политику режима. «Бытовой жанр как таковой при всем выглядел наиболее выхолощенным со стороны содержания»28, – пишет Ю. Маркин об официальном искусстве.

Интересно, как художник решает пространство этих композиций. Растекающиеся цвета акварельных красок переходят друг в друга сквозь контуры фигур и лиц и совершенно уничтожая границы между фоном и полупрозрачными персонажами, обозначенными живописным контуром, образуя единое пространство волшебно перетекающих друг в друга чистых цветов.

В «Ненаписанных картинах» сконцентрировались впечатления и воспоминания всей жизни художника. Стихии природы и ее божественность, мифические персонажи, душевная боль и грехи человека, противоречивые переживания – все соединяется в позднем творчестве Нольде. Сплавляются воедино и романтическое начало, и мгновенность впечатления, и гротескность восприятия.

Пейзажи получаются демонические, порой вызывающие экстаз и ужас, страх гибели и восторг возрождения, например: «Море и красное солнце», «Море с пароходом и красным облаком», «Горящая крепость» и множество других. Борьба стихий, непримиримость, восстание красок – все в этих произведениях соотносится с драматизмом эпохи. Эмиль Нольде в эти годы лишений достигает небывалой виртуозности. За кажущейся простотой растекшихся красок и лаконичностью силуэтов кроется мастерство художника, который не уставал постоянно экспериментировать и искать средства выражения, работая в акварельной и смешанной технике.

Небольшие акварели поражают своей монументальностью. Глядя на репродукции этих произведений и не зная их реальный размер, трудно предположить, что их подлинные размеры крайне малы – меньше, иногда в два раза, современного машинописного листа. Возникает полное ощущение грандиозности картин, подобно тому как крошечные по размеру скульптурные модели Генри Мура кажутся гигантами, если сфотографированы в отсутствии объектов, с которыми их возможно было бы сопоставить по масштабу. Кажется, что по огромным полотнам широко растекающимися заливками и мазками, стремительным полетом кисти совершается бесстрашная живопись, не знающая запретов и ограничений. Краски где-то расплываются по сырой бумаге, где-то имеют четкие границы, где-то они прозрачны, а порой накладываются кроющим слоем. Свободный рисунок тонкой кистью или пером иногда совпадает с красочными пятнами, образуя формы, а в другой раз пролетает свободно и независимо. Мы видим множество спонтанных импровизаций.

Однако малый размер бумаги, которую надо было экономить, не мог позволить работать так широко, нужно было много внимания, достаточно было небольшой кисти, требовалась осторожность в нанесении слоев акварели и кроющих темперы или пастели. За живописью, производящей впечатление мощи и величия, кроется кропотливая работа художника, не мыслящего свою жизнь без творчества.

Гении прощают себе многое… Эмиль Нольде хотел, чтобы его признали гением, боролся за это разными способами, в том числе и нелицеприятными, но в творчестве практически не пошел на уступки. Он мог бы изменить свое искусство, приукрасить в угоду обстоятельствам, как художник из повести Гоголя «Портрет», который начал в угоду публике и заказчикам изменять себе как творцу и в результате утратил свой талант. Этого не случилось с Эмилем Нольде. Как это все соотносится? Вновь встает вопрос о гении и злодействе. Сам он говорит о разделении личности и художника: «Вы знаете мою склонность различать художника и человека. Для меня художник – это что-то вроде дополнения к человеку, и я могу говорить о нем, как о ком-то другом, а не о себе»29. Он