Шрифт:
Закладка:
С этими словами Маремканов отпустил Казгирея на все четыре стороны, отрядив несколько всадников проводить его до безопасных мест. Молодые воины, недавние сохсты, считали за честь сопровождать Матханова.
Казгирей решил ехать к своим старикам.
Еще не доехав до родного аула, он услышал страшную весть: конники Шарданова, считая, что Казгирей, как и его брат Нашхо, ушел к большевикам, схватили старого Кургоко в качестве заложника, а потом расстреляли его, а мать пустили по миру. Дом сожгли, увели скот, коней, увели и прекрасного жеребца, внука давнего Кабира.
Потрясенный известием Казгирей думал: куда скакать дальше? К Шарданову? Нет, с Шардановым он должен встретиться иначе. Вернуться к большевикам? Нет, он должен встретиться иначе и с Иналом. И у него созрел план: кликнуть клич, собрать войско, объединить под знаменем ислама всех, кто хочет сражаться за справедливость, свободу, равенство среди мусульман. Пусть мулла, пусть карахалк, князь или уорк — все равно! Если он кабардинец, если он за шариат, пусть идет в войско Матханова.
Он заговорил об этом со своими спутниками, и молодые сохсты тут же вынули кинжалы. Они стали первыми воинами священной шариатской колонны. Своими клинками они коснулись клинка Казгирея, поклявшись человеку, достойному, по их мнению, почестей имама…
…Не сразу все это поведал Казгирей, но прямота, с какою он рассказывал, может быть, и не совсем простодушная, сделала свое — Эльдар простил ему и Шарданова…
— Не пора ли сделать привал, Эльдар? Посидим, помолчим немного… Что-то грустно, — прервал Казгирей рассказ.
Выбрали место под кустами посуше, разостлали бурки, откупорили фляги. Оглядывая местность — теперь он хорошо знал эти холмы и пади, ведущие к родному аулу Казгирея, — весь под впечатлением услышанного, Эльдар проговорил:
— Отсюда близко к твоему аулу.
— Это, кажется, единственный аул, который я стараюсь объехать стороной, — не сразу отвечал Казгирей. — Сам аллах не знает, когда найду я в себе силы заглянуть туда.
Эльдар понял свою опрометчивость. Он пожалел, что затронул в душе человека больное место. Его самого ждала верная и большая радость — скоро опять увидеть Сарыму, всех близких и дорогих ему людей.
Глава двадцатая
ВЕЛИКИЙ УАЗ
Мы оставили Шхальмивоко в день возвращения Сарымы, в час приближения грозовой тучи. Все ливни, припрятанные за время засушливого лета, скопились в одной мощной, неоглядной туче. Гул и треск понеслись по кабардинской равнине. Люди повеселели, хотя ничего уже не могло измениться на полях, оставшихся бесплодными… Повсюду совершались благодарственные моления, всюду хотели видеть любимого проповедника — верховного кадия. Отзывчивый Казгирей едва поспевал с одной службы на другую, из одной мечети в другую, разъезжая по Кабарде с востока на запад, с запада на восток…
Казгирей на каждом шагу убеждался в силе непосредственного слова и считал, что «временный» успех большевиков объясняется как раз их умением завлекать, побуждать, обнадеживать — агитировать, как сами большевики называют эту способность.
Митинги на базарах, на улицах, в садах… Казгирей видел, как поддаются пылким речам люди всех сословий, те самые люди, что ходят в мечеть, но там скучают. И Казгирей с той же неутомимостью и страстью, с какой прежде занимался печатным делом и школой, теперь занялся муллами и мечетями, отыскивая способных ораторов.
При этом он не хотел замечать того, о чем предупреждали его Инал и Степан Ильич, что видел даже малоопытный Эльдар: шариат все больше поддерживали люди, враждебные революции.
Все чаще под предлогом утверждения прав шариата то в одном ауле, то в другом, то в окружном суде, то в самом Шариатском отделе обнаруживались преступные сделки, мошенничество. Недавно под видом упорядочения земельной реформы «в соответствии с шариатом» дельцы из земотдела прибрали землю себе. Похоже было, что это «дело» получило широкий размах, и, что особенно озадачило Эльдара, к сделкам имели какое-то отношение Давлет и Муса из Шхальмивоко.
Нужно было действовать осторожно, чтобы не спугнуть заговорщиков.
Вот почему в Шхальмивоко они опять прискакали вместе: Эльдар — по своему делу, в которое он пока что Казгирея не посвящал, а Казгирей — по своему. Верховный кадий давно обещал прибыть на великий уаз в Шхальмивоко.
С несколько запоздалым молением по случаю ниспослания дождя Саид хотел соединить благодарственное моление по случаю своего счастливого возвращения. Нельзя сказать, чтобы он был благодарен Матханову за выпавшие ему испытания, но теперь, когда все страшное осталось позади, приятно было и ему отметить участие в опаснейшем предприятии по пленению Жираслана. А Казгирей со своей стороны считал нужным отблагодарить старого человека, и уже одно это оправдывало поездку под дождем.
Так что же происходило в оставленном нами на время Шхальмивоко?
После случая, когда поверенный Жираслана приезжал за шкатулкой с редкими лечебными травами, Тина спряталась так надежно, что даже Чача не могла несколько дней отыскать ее, не то что Лю. И вдруг в саду у арыка девочка сама неожиданно окликнула Лю.
Лю обрадовался Тине не меньше, чем возвращению Сарымы. Они долго сидели под кустом, не обращая внимания на капли дождя, стекающие по веткам. О чем они говорили?
— Чача не хочет, чтобы я ходила в школу к Астемиру, — сообщила Тина. — Но я все равно пойду туда, если Астемир меня пустит. Спроси Астемира, пустит ли он меня в школу? Мне нужно видеть глобус и картины, которые ты так хвалишь.
Разумеется, Лю обещал сделать все. Тина призналась: у нее нет для школы новой рубашки. Это представлялось очень серьезным затруднением, но Лю не считал дело безнадежным, он очень рассчитывал на доброту Думасары. Больше того — он быстро смекнул, что, в крайнем случае, сможет уступить Тине свою рубашку, не вдаваясь пока что в размышления о том, как он объяснит Думасаре исчезновение рубашки.
Таким образом, казалось, все складывается как нельзя лучше. Лю и Тина с нетерпением ожидали, когда прозвонит колокольчик Астемира. Лю ежедневно начищал его. Он-то ведь хорошо знал, что с колокольчика начинается всякое учение! Астемир, случалось, и сам звонил в колокольчик, плотно закрывая дверь из комнаты, чтобы не слышали посторонние. Не все было ладно — не по душе ему было настойчивое желание Думасары послать Лю в медресе, но он не хотел грубо оспаривать волю матери.
Уборка помещения заканчивалась, дед Еруль уже несколько раз выезжал с сообщением об этом, но обещанный фунт кукурузы не помогал — матери не сдавались.
Опять громче других шумела Диса. Нет, она не смирилась, счастье дочери не смягчило ее сердца.
