Шрифт:
Закладка:
— Да, — согласился учитель, — мое имя — А-сте-мир — начинается с буквы «А». Всякое имя пишут с большой буквы. Большая буква «А» пишется так.
И Астемир нарисовал букву «А». Сразу стало интересно.
Каждому захотелось узнать букву, с которой начинается его фамилия. Но некоторые испытывали разочарование: разве это наука? О чем говорит Астемир? Плетень состоит из кольев и прутьев, а слова состоят из звуков… Чудно! А всякое ли имя достойно того, чтобы писать его с большой буквы и с этой буквы начинать урок? Не правы ли старый Еруль и Исхак, не лучше ли учить и стариков и детей священной черноте корана?
Астемир отвел глаза от доски, собираясь возразить крикунам, и замер, не веря своим глазам: в дверях стоял Казгирей Матханов.
— Салям алейкум, Астемир! Салям алейкум, Баляцо!
— Алейкум салям, — почтительно отвечал Астемир.
— Позволь мне принять участие в твоем уроке.
— Если тебе это угодно.
— Мне интересно услышать, чему и как ты учишь. Я помню твои умные слова на суде, знаю, что ты хороший арабист.
— Скромными силами наделил меня аллах, — отвечал Астемир. — Но, видно, он хочет помочь мне, посылая в эту минуту такого ученого человека. Не согласен ли ты занять мое место перед учениками?
— Нет, Астемир, не затем я оставил столы перед мечетью и пришел сюда. А помочь — помогу охотно. Слышал я слова этого старика, — Казгирей указал на Еруля. — И они понравились мне. Мне кажется, что старик понимает дело. Вот у вас новая школа. Но не вижу я на ваших столах священных китапов и корана, не слышу языка науки. Арабский язык — вот язык мусульманской мудрости, а коран — ее основа. Арабский язык всегда был языком кабардинской грамоты. Внеси в свою школу коран, сочетай с этим преподавание точных наук — географии, арифметики, и тебе не нужно будет заманивать детей кукурузой. Ничего, что некоторые не понимают этого, блуждают впотьмах без фонаря в руке. Не имеет фонаря и Инал. Однако поймет и он.
И вдруг Казгирей обратился к Тине и Лю:
— Вы, дети, хотите понимать священную черноту корана, приблизить свои сердца к аллаху?
Тина, для которой этот день был самым ярким и счастливым днем ее жизни, со страхом смотрела на красивого человека с оружием, задавшего ей такой сложный вопрос. Лю тоже смотрел на Казгирея широко раскрытыми глазами, и в его «большой голове» (о чем не раз упоминал дед Баляцо) опять мелькнула мыслишка: «Почему у них, у взрослых, все как-то странно, все как-то наоборот? Зачем учить коран, от которого были бы рады избавиться все ученики муллы Батоко?»
Но как ни убедительно было заявление Казгирея, что за кораном придут в школу дети, Астемир, не теряя почтительности к высокому гостю, отвечал:
— Может быть, ты и прав, Казгирей, но мы стараемся показать людям другую правду. Об этой правде не написано в старых китапах. Извини меня, Казгирей, я вижу другую дорогу, она светлее, ищу другие книги. Их у нас пока еще нет, у нас нет даже тетрадей, не хватает карандашей, но мы знаем, что все это будет. Фонарь зажжен, теперь нужно только подливать керосин.
— Вот как ты думаешь! — изумленно проговорил Казгирей, не сводя при этом глаз с Тины. Он был поражен не столько присутствием в школе девочки, сколько ее одеждой: необыкновенно просторная холщовая рубаха лежала на худеньких плечах складками, как балахон. Но и не это было примечательно. Мало ли детей носят рубашку с чужого плеча? Рубашка девочки была украшена искусной тонкой вышивкой, в которой Казгирей увидел русские буквы. — Валлаги! Я вижу на рубахе буквы!
— Ты не ошибся, Казгирей, это русские буквы, — с улыбкой и гордостью отвечал Астемир.
Да, Тина была наряжена в рубашку Эльдара, вышитую руками Сарымы. У девочки не было другой рубашки, в которой она могла бы пойти в школу.
Тина смущенно жалась под взглядом нарядного джигита. Замолчал Астемир. Баляцо и Еруль расправляли усы, готовясь в случае надобности поддержать достоинство своей соученицы.
Пришлось Астемиру кончать урок рассказом о происхождении вышитой рубашки. Вспомнились первые уроки за столом Астемира, маленькие буквы и большие дела.
На глазах Тины заблестели слезы, а Сарыма, сидевшая на задней скамейке, зарумянилась, как на койплиже.
Что-то глубоко затронуло и Казгирея. Он оглядел необыкновенный класс со стариками и детьми, с командиром-чекистом, смущенным рассказом о его необыкновенной рубашке, с подоспевшим к концу урока народным милиционером Казгиреем, со сверкающим колокольчиком на столе и промолвил:
— Нет бога, кроме бога… благословение его повсюду, а наш долг, правоверные, — не сбиваться с пути, по которому направил нас аллах руками наших отцов. Вот наша правда. Чу́дная рубашка у тебя, девочка! Но она стала бы еще лучше, если бы ты спорола русские буквы и вышила арабские, начертанные рукою самого пророка.
Астемир промолчал: как возражать столь высокому гостю, да еще в своем доме! Астемир помнил благожелательность Казгирея на трудном суде, помнил его приезд на свадьбу, лампу в больнице.
Одобрительное отношение Матханова к затее со школой оказалось неожиданностью не только для Астемира. Но не такие это были люди, Муса и Давлет, чтобы растеряться.
Матханов еще не вышел из школы, а Давлет уже шушукался с Мусою, договариваясь, как вести себя дальше. Задумано было начать сбор пожертвований на постройку самой большой в Кабарде мечети — с медресе и настоящей каменной башней для произнесения речей.
Процветание шариата несомненно заслуживало достойного памятника, а что еще важнее — это дело отвлечет внимание Эльдара от возрастающих успехов Давлета и Мусы в хитроумных комбинациях с землей. Не подозревали они, что их делишки уже известны, за ними следят, но сознательно не торопятся с разоблачением. Надо было все выяснить до конца. Всему свое время.
Муса и Давлет решили не откладывать приятное сообщение в долгий ящик и сейчас же доложить верховному кадию о своей благочестивой готовности крупным вкладом начать сбор средств на постройку мечети.
Верховный кадий внимательно выслушал сообщение Давлета и Мусы, ждавших его на дороге, поблагодарил и пообещал учредителям будущей мечети непременно приехать в день, когда будет закладываться первый камень.
Много людей заснуло в тот вечер со счастливой улыбкой на лице. Так заснул и Лю. Наверно, так заснула и Тина, хотя Чача и ворчала весь вечер. Рубашку Тина положила под голову, с твердым намерением не отдавать ее даже верховному кадию.
Но едва ли не самым счастливым человеком был в тот вечер Астемир — и по
