Шрифт:
Закладка:
Немало вопросов волновало старого Кургоко, как волновали они и Казгирея. Для Нашхо же все было ясно. Смысл его ответов сводился к одному.
— Советы не собираются воевать, — говорил Нашхо. — Наоборот, мы заключаем мир, проповедуем мир. Молодые деревья надо укреплять, и мы укрепляем только что посаженные деревья, чтобы не повалил их ветер ни со стороны Екатеринодара, ни со стороны Владикавказа.
Казгирей по-своему отнесся к этим выводам брата: не поехал с ним в Нальчик, а, распрощавшись, направился в другую сторону, туда, где — узнал он от старого Кургоко — находился князь Шарданов Берд.
По Кабарде к этому времени распространились слухи о разгроме шардановской усадьбы под Нальчиком. Говорили, что князь собирает своих недавних конников, чтобы разбить чувячное войско большевиков…
Все это оживало в рассказах Казгирея Эльдару при их частых совместных поездках.
Рассказывая о недавнем прошлом Эльдару, Казгирей не обошел подробностей встречи с Шардановым. Если бы он знал, какую бурю поднимет этот рассказ в душе Эльдара, он несомненно был бы более осторожен. Эльдар, однако, сумел подавить в себе гнев, промолчал и дослушал, сообразив, что ему небесполезно все это знать.
— Будь благоразумен, — взывал Казгирей к Шарданову. — Посмотри, как мало нас, кабардинцев, на нашей земле. Мы клок черных волос на белом коне. В любой день постромка может сорвать этот клок. Вот-вот мы исчезнем, как исчезли наши единокровные убыхи с берегов Черного моря. Оглянись! Смеет ли кабардинец направлять клинок на кабардинца? Мусульман объединяет вера, споры должны решаться по шариату.
Что отвечал на это Шарданов?
— Слушай, Казгирей. Когда стараются опалить друг другу усы, тогда шутки долой. Знаешь ли ты эту пословицу? Какой мужчина позволит опалить себе усы? Ты говоришь о шариате. Да, сейчас идет спор: быть порядкам, заведенным нашими предками, или не быть? Нас выгнали из наших домов… Кто? Чувячники. Здесь коран ни при чем. Не коран надо поднимать над головами преступников, а карающий меч империи. И сейчас мне помощник не ты, а Аральпов.
— Послушай, Берд, помнишь ли ты притчу Руми о винограде? О том, как взаимное непонимание может привести к несчастью, «способно дружбу подменить враждой»?
— Нет, — сказал князь, усмехнувшись, — рифма — это прекрасно, но нам нужна не звучная, острая рифма, нужен клинок. Пожалуй, сейчас более уместен замысел Аральпова. Он хочет снимать с большевиков кожу, натягивать на барабаны, барабанным боем сзывать людей на битву. Это, конечно, жестоко. Но и мне, признаюсь, сейчас больше рифмы нравится свист нагайки. Я заметил, что чувячники лучше всего танцуют под этот свист… Так-то, друг Казгирей! Обнаглевшие чувячники хотят сидеть с нами рядом, на одной бурке…
Что еще услышал Эльдар от Матханова?
Из типографии Казгирея вышло новое обращение к мусульманам. «Когда два зверя дерутся, охотнику остается клок шерсти, — говорилось в обращении. — Когда дерутся два брата — это уже не два лезвия одного кинжала. Пусть мусульманин подаст руку мусульманину, а кинжал оставит на поясе». Это воззвание Казгирей разослал по всем аулам, его читали в мечетях, сам Матханов по пятницам приезжал к верующим.
В дальнем ауле за Тереком красноармейцы, покупавшие лошадей и сбрую, узнали, что в мечети приезжий человек осуждает большевиков, которые покупают у кабардинцев коней для того, чтобы воевать против кабардинцев. Красноармейцы — они были из части, входящей в отряд Инала Маремканова, — схватили Казгирея. Командир потребовал схваченного к себе. Инал знал, кто арестован. Но он встречался с Казгиреем наедине впервые после двенадцати лет. Не просто это было им обоим. Инал вышел для встречи на порог дома, и уже одним этим он многое объяснил и предупредил. Сына Кургоко и брата Нашхо он встретил почтительно, спокойная решимость светилась в его глазах.
— Ну, рассказывай, Казгирей, что случилось, — сказал он, стараясь и на этот раз не терять хладнокровия. — Помни, что хоть я сейчас и не в своем доме, но тут уже не один раз бывал твой брат Нашхо. Это дом наших общих друзей. Я много знаю о тебе и от Нашхо и от других людей. Я охотно открою тебе свое сердце, уверен, что и ты не станешь со мною лукавить.
Справившись с волнением, Казгирей заговорил:
— Рад, что ты встречаешь меня миром, Инал. Я тоже предпочитаю говорить о мире, и в этом первая непосредственная причина того, что я схвачен твоими людьми.
— Ты препятствовал действиям моих бойцов.
— Да, и я объясню тебе, почему я это делал. Я не хочу видеть оружия, занесенного над кабардинцем, а тем более, когда оружие это в руках кабардинцев же!.. Ты, Инал, стал известным народу человеком. Не кажется ли тебе, что сейчас происходит то же самое, что, согласно легенде, произошло в Бзуканском ауле, когда два жемата перебили друг друга из-за сита? Мы губим народ, а справедливость только в одном: в религии, в шариате. Наше оружие — коран…
— Нет, я не думаю, что происходящее напоминает легендарный случай в Бзуканском ауле. Тут драка не из-за сита. Это надо понимать. Надеть в степи на коней путы, это значит отдать коней волкам на растерзание. Ты, Казгирей, хочешь опутать революцию цепями религии, хочешь остановить нас, удержать нашу руку… А мы лишь устраняем с дороги тех, кто хочет задержать нас. Как же так? Опустить руки? Чтобы нас опять топили в пучине? Помнишь притчу твоего любимого поэта Руми:
Однажды на корабль грамматик сел ученый,
И кормчего спросил сей муж самовлюбленный:
«Читал ты синтаксис?»
«Нет», — кормчий отвечал…
«Полжизни жил ты зря», — ученый муж сказал.
Обижен тяжело был кормчий тот достойный,
Но только промолчал и вид хранил спокойный.
Тут ветер налетел, как горы волны взрыл,
И кормчий бледного грамматика спросил:
«Учился плавать ты?»
Тот в трепете великом
Сказал: «Нет, о мудрец совета, добрый ликом!»
«Увы, ученый муж! — промолвил мореход. —
Ты зря потратил жизнь: корабль ко дну идет».
Прочитавши стих, Инал улыбнулся веселой, доброй улыбкой.
— Ты удачно вспомнил Руми, — отвечал Иналу Казгирей, сохраняя спокойствие.
— Валлаги, — закончил беседу Инал. — Я еще мальчиком мечтал потягаться с тобой в словесном споре и… — Инал замялся, — и в чтении стихов… Но знаю, тут мне не превзойти тебя… Больше не буду… Наши пути, Казгирей, еще не раз сойдутся. Мы знаем твои добрые стремления, и нам хотелось бы, чтобы ты ушел отсюда не врагом, а другом… Подумай и о том, чем была бы
