когда выкачивали всю кровь из детей? Из наших детей! – Последнюю фразу я буквально прорычал, заставив этого псевдодоктора отпрянуть. – Вспоминали ли об этой конвенции и этих ваших правилах ваши лётчики и танкисты, когда расстреливали, бомбили и давили гусеницами наши эшелоны с ранеными, госпитали, больницы? А ведь на них даже слепой увидел бы символику Красного Креста. Впрочем, можете не отвечать. Не вы первый, кто попадается мне в руки и начинает лепетать о конвенциях и каких-то правилах войны. Только почему-то эти самые правила должны действовать лишь в отношении вас, а другие под их действие не подпадают. Так что придётся вам отвечать за все ваши злодеяния.

– Что… что… что вы собираетесь с нами сделать? – Голос Краммера аж вибрировал от страха.

– Что касаемо вас, то вы будете повешены. Вот здесь, – махнул я рукой в сторону ворот, над которыми была ажурная кованая решётка. – А остальные… – Новый взмах рукой, и огнемётный танк, рыкнув двигателем, подкатил поближе. – Знаете, Краммер, у нас, у славян, есть замечательный закон кровной мести. Вы убивали наших детей, буквально пили их кровь, но их кровь вам не достанется. Вы понесёте самую жуткую кару.

Из ствола танка вырвалась струя нестерпимо жаркого пламени и ударила в окно. Стекло сопротивлялось лишь мгновение, и вот волна очистительного огня ворвалась в набитое нелюдями помещение. Сквозь гул пламени были слышны крики и визги заживо сгорающих прислужников Сатаны.

Мы уезжали, оставляя позади пылающую усадьбу и мерно покачивающегося в петле бывшего когда-то человеком Краммера. Сегодня Смерть останется голодной. На повороте аллеи, ведущей от усадьбы на дорогу, мы немного отстали, пропуская вперёд танк. Это и спасло нам жизнь. Едва вывернув из-за деревьев, танк вдруг исчез в ослепительной вспышке, разбрасывая в разные стороны куски брони. Из-за крайних домов деревни выползли две самоходки, а за ними – густая цепь вражеской пехоты. И это были не тыловики, это были явно имевшие боевой опыт солдаты.

Броневик, развернув башню в сторону немцев, выскочил на дорогу, прикрываясь горящими останками танка, и, выстрелив, метнулся обратно. На месте, где он только что стоял, вспух взрыв. На самоходки его выстрел не произвёл никакого впечатления, а вот пехота залегла. Я выдернул из крепления на коляске пулемёт и залёг в придорожной канаве. Рядом пристроилась Рита. Николай с остальными бойцами занял позицию чуть в стороне.

Установив пулемёт, я выждал, когда немцы опять поднимутся, и выпустил по ним очередь. Немцы опять залегли, и кое-кто из них – навсегда. Самоходки остановились и начали доворачивать корпусом на нас. Я послал по ним пару коротких очередей, надеясь на то, что удастся разбить приборы наблюдения. Похоже, что не разбил.

На стволе одного из «штугов» расцвёл цветок выстрела, и снаряд разорвался с небольшим недолётом. Вторая самоходка ударила немного в сторону от нас. Этим тут же воспользовался экипаж броневика, который в очередной раз выскочил на дорогу и влепил 45-миллиметровый снаряд прямо в гусеницу одного из «штугов». Самоходка крутнулась на месте и замерла.

К сожалению, это было последнее, что сделал героический экипаж бронеавтомобиля. Чуть в стороне, ломая яблони и забор, выползла ещё одна самоходка и выстрелила в броневик. С БА-10 взрывом сорвало башню, которая, перевернувшись в воздухе, упала на середину дороги. Одновременно с этим со стороны немцев начался ураганный огонь такой силы, что головы нельзя было поднять. Наши мотоциклы превратились в изрешеченные куски металлолома.

Я попытался сменить позицию, и тут что-то сильно ударило меня по бедру. Нога сразу перестала слушаться, и что-то тёплое потекло на землю. Я хватанул по ноге рукой и, поднеся её к лицу, увидел, что она вся в крови. Всё, отбегался.

– Илья! – метнулась ко мне Рита. – Ты ранен!

– Ага! Ты тоже это заметила? – с какой-то обречённой весёлостью ответил я.

А что уж теперь? Всё! Уйти нам не дадут, да и ходок я теперь откровенно никакой. Так что осталось только принять смерть как подобает мужчине и воину и дать хоть какой-то шанс уйти остальным.

Рита тем временем перетянула мне ногу выше раны ремнём и уже полезла за перевязочным пакетом.

– Оставь! – бросил я ей, продолжая короткими очередями отстреливать немцев. – Забирай остальных, и уходите. Если поспешите, то догоните наших.

– Я тебя не брошу, – замотала головой из стороны в сторону Рита. В глазах у неё стояли слёзы.

– Сержант госбезопасности Гнатюк, выполняйте приказ! – прикрикнул я и уже спокойно продолжил: – Рита, только ты одна можешь вывести всех к нашим и рассказать обо всём, что за это время произошло. Не забывай, из какого ты ведомства, тебе быстрее поверят. Надо, Ритуля, надо! Я своё уже отбегал. И вот ещё что… – Я на секунду замолчал. – Когда выйдешь к нашим, то напиши моим жене и дочке, что я их очень сильно люблю. Адрес узнай у комиссара эскадрильи Гайдара.

– Илья! Я тебя…

– Не надо, Рита, не надо. Прощай! Оставьте мне гранаты и уходите.

Я приник к пулемёту и выпустил очередь по начавшим подниматься фрицам. Немцы опять залегли. Рядом свалился на землю Николай.

– Товарищ майор, вот.

Он выложил передо мной пять немецких гранат с длинной ручкой и пару наших «лимонок». Рядом легла снаряжённая пулемётная лента. Я обернулся и протянул ему руку. Он крепко пожал мою ладонь и, хлопнув меня по плечу на прощание, перекатился в сторону.

Наши ушли, а я ещё минут десять сдерживал немцев. Странно, но самоходки не двигались вперёд, а стреляли с места, стараясь нащупать мою позицию. И, что мне очень не нравилось, у них это вполне получалось. Прихватив гранаты, я попробовал отползти назад, и у меня это хоть и с трудом, но получилось. С этой стороны меня прикрывала дорога, и можно было передвигаться согнувшись.

Я встал и сделал шаг. Лишь вовремя выставленный вперёд в качестве костыля пулемёт не дал мне упасть: боль прострелила так, что казалось, глаза выпадут из орбит.

Тем временем лёгкий ветерок сменил направление, и теперь густой чёрный дым от горевших танка и броневика стелился над дорогой. Чёрт! А ведь это шанс. На той стороне церковь. Стены у неё крепкие, и их не сразу возьмёшь из пушки. Займу позицию на колокольне, и фрицы задолбаются меня оттуда выкуривать.

Удивительно, но я смог дойти до дверей церкви, несмотря на то что немцы открыли плотный огонь, в том числе и вдоль дороги прямо в полосу дыма. Наверное, кто-то свыше решил, что я должен ещё немного потрепыхаться.

Хромая, я поднялся по ступенькам. Ногу я уже совсем не чувствовал. Плечом открыв дверь,