Тем более обещала их вернуть, и посылаю пять последних, остальные будут для меня.

На протяжении 13 лет мысль о тебе, дочери профессора (Нина имеет в виду Людмилу Крутикову. – О. Т.), как червь, точила моё сердце: хотелось видеть её, знать о тебе.

Мечта сбылась – увидела тебя, но не старалась рассеивать твоих сомнений, можешь и впредь оставаться при них.

Зачем тогда стремление к встрече с сыном? Ведь в конечном итоге не признаешь его своим сыном, меня не огорчишь.

Всё это прошлое, пережитое.

Материально он обеспечен. Об этом уже писала тебе, единственно, что мы можем нарушить и его покой, я не хочу этого.

Подумай хорошо над этим.

Если согласен его видеть, встретишься с юношей, осталось немного, или могу разрешить встречу как знакомому летом (июнь, июль, август м-ц 1959 г.) в Пятигорске или в Сочи, если доживём.

На почту загляну к 5/I–59 г.

P. S. Прошу, пришли мне обратно твои письма.

Пока всё.

С приветом, Нина.

20/XII–58 г.».

Двойной смысл, заложенный в этом письме Ниной, просто сквозит между строк, заставляя ещё больше недоумевать! Ведь желание Абрамова увидеть сына Нины не в качестве постороннего, едва знакомого человека, а именно как его отец, и, возможно, тем самым разрешить столь затянувшийся конфликт с Ниной было просто очевидным.

Так почему Нина не давала Фёдору шансов пойти навстречу? Да, Абрамов, по всей вероятности, и в эти годы не верил в своё отцовство и всячески стремился узнать правду. А в чём была загадка его сомнений – узнаём из письма Нины, написанного уже в феврале 1959 года.

Но 26 декабря 1958 года, словно желая несколько снять возникшее между ними напряжение, она отправит Абрамову очень короткое письмо с одним лишь поздравлением в связи с наступающим Новым годом:

«г. Воркута.

Фёдор, поздравляю тебя с Новым годом, желаю доброго здоровья, успехов в творческой работе.

P. S. Письмо получила, спасибо (оно на почте пролежало 7 дней). С ответом задержусь до получения ответа на моё письмо.

С приветом, Нина.

26/XII–1958 года».

И вот письмо Нины от 2 февраля 1959 года. Для корректности, не желая выставлять напоказ святая святых их личных отношений в годы юности, сохраним их в тайне и приведём лишь некоторые моменты письма:

«Здравствуй, Фёдор!

Письмо твоё получила 5/II, с ответом задержалась по состоянию здоровья. По поводу твоего молчания у меня были разные мысли, но о том, что ты выжидал себя, чтобы не наговорить мне неприятностей, мысли такой не было.

Можешь говорить всё.

Ты писал и говорил, что разыскивал меня, ждал этой встречи, неужели для того, чтобы разговаривать таким языком. <…>

Ты хорошо знал о моих чувствах к тебе, тем более у нас был ребёнок. <…>

Мне было страшно за себя, за сына, я не знала жизни. <…>

Я просила тебя быть вместе с нами, но мои письма для тебя были нервозные. <…>

Твоё поведение расценивалось утратой чувств.

Учитывая твоё отношение ко мне, не должна встречаться с тобою, но у меня на протяжении всех лет были самые безобидные для тебя намерения – увидеть тебя, рассказать о сыне. Я думала, что тебе тоже хотелось узнать о нём. <…>

Спустя тринадцать с лишним лет ставку делаешь на сына.

Если бы ты знал будничную мою жизнь и видел, как я мучилась: токсикоз, отёки ног, а мне приходилось идти в командировки на 12–25 км (до заводов), ездить на машине не могла из-за бензина, посылать было некого, работала одна – управляющим технологом, и если бы видел новорождённого, которого кормила 1–2 минуты, ты так бы не писал. Ты был всегда гостем.

Только не думай, что я тебя упрекаю, нет. Я понимаю, в трудное время мы встретились.

Возможно, причиной преждевременных родов послужила малярия, болела в 1939 г. и 1943 г. (летом в Харовской).

В 1944 г. мне нужно было пройти курс лечения, но когда узнали о беременности – отменили.

Об этом тебе говорила, когда приезжал в XI–XII м-це.

В некоторых письмах ты писал: “8 месяцев не дают мне покою”.

Сейчас ты пишешь так, как будто я проходимка, навязываю тебе своего ребёнка, тебе нужно доказательство.

Слишком поздно.

Разве тебе мало моих 15-летних душевных мук, которые ничем нельзя сгладить.

Я тебя понимаю, но я виновата в том, что разрешила Вам переступить порог моей квартиры, и за это несу кару.

Сын о тебе не знает, и такую глупость сказать, что ты погиб, не могла.

Фотографию Саши вышлю, если удастся уговорить сходить сфотографироваться, а выслать любительские – неудобно.

О сыне не знаю, писать или нет.

За моё отсутствие очень много причинил мне боли: вторую четверть закончил с двойками, бросил муз. школу (класс фортепьяно) на 4-м году и изъявил желание учиться на баяне. Баян ему приобрела (тульский, цвет белый). Мне он не нравится с баяном, куда благороднее выглядел за пианино.

За 3-ю четверть мы имеем двойки по алгебре и геометрии. Предлагаю взять репетитора, не хочет, надеется на себя, да ещё вдолбил себе в голову – учиться теперь необязательно. Хотя и учителя это говорят.

Я хочу, чтобы он учился – все условия созданы, а он злоупотребляет, зная, что мать безумно его любит. Как мне больно.

Роман твой («Братья и сёстры». – О. Т.) прочитала дважды, в дороге и дома. Хорошо справился с действующими лицами.

Мне очень понравился.

Желаю от всей души успехов в творчестве и доброго здоровья. Ходи на прогулку.

С приветом, Нина.

1/II–59 г.

Сегодня выезжаю на республиканскую экономическую конференцию в г. Ухта, вернусь 8 числа.

Чувствую себя неважно, нервозы меня замучили».

Вот и разгадка вопроса, мучившего Фёдора Абрамова всю жизнь, – ребёнок родился раньше предполагаемого им срока, а значит, у него было полное право сомневаться в своём отцовстве, чего он в общем-то для себя не отрицал полностью.

Можно по-разному относиться к этому абрамовскому сомнению: ругать за проявленное малодушие, за то, что у него вообще возник такой вопрос (а может быть, кто-то внушил?), если он любил и доверял человеку, любящему его. Ах уж эта врождённая абрамовская склонность к сомнениям! Сомневаться во всём и всегда! Сколько всего недоброго натворила ему эта коварная черта его характера.

Другое дело, что Абрамов не выяснил всех обстоятельств рождения Саши раньше срока, но то, что после его появления в какой-то момент он принял его и даже просил Нину отдать его ему на воспитание, уже говорит о многом. И об этом в её другом письме. Впрочем, этим письмом Нина ещё больше отдалит Фёдора Абрамова от Саши, окончательно отказав ему во встрече с ним