Панопа вручила письмо Федры Ипполиту и через некоторое время передала ей слова пасынка, что никакого ответа не будет, она совсем заболела и, как заведенная повторяла:

— Несчастная! Что я наделала? Где мой разум? Где женский стыд мой и царская гордость, ведь мой род тысячу лет правит на прекрасном острове ста городов? Увы мне! Я все потеряла! Злой Эрот меня поразил не только греховной, но и безответной любовью… Увы мне!

Если Федра действительно писала такое письмо Ипполиту, то оно осталось без всякого ответа ни на дощечке, ни на словах. Она даже не была уверена, что он прочитал ее письмо до конца. Возможно, он сжег эту дощечку без всякого следа или просто разгладил воск на ней, прочитав лишь первые строчки. Не представляя, что ей делать дальше, Федра, подумала, что ей уже нечего терять и решилась встретиться с ним. В ее душе теплилась несбыточная надежда, что он, увидев и услышав, как она его любит, посмотрит ей в глаза и поймет, что никто никогда так его не полюбит и просто не сможет не проникнуться к ней ответным чувством.

173. Встреча Федры с Ипполитом [196]

Ипполит, при встрече с Федрой, не поднимая глаз, но высоко задрав свой красиво раздвоенный подбородок, тихо сказал, но очень высокомерно:

— Опомнись, что ты творишь, ведь ты царица. Ведь ты не девушка уже и понимать должна, что безрассудная любовь большое зло на многих навлекает. Возьми же себя в руки, вспомни, что я Тесею — родной сын, а ты ему — законная жена.

Ипполит, подняв глаза, неприязненно взглянул на Федру и, сморщившись, добавил:

— Может я что — то не так понял в твоем письме, которое я дочитать не смог… Ведь я душой и телом чист…

Федра, не дав ему договорить, звонко вскричала:

— О нет! Все ты прекрасно понял! Мне кажется, ты хочешь, чтоб скорбь свою и боль я излила до дна перед тобой, а ты бы надо мной поиздевался. Что ж — изволь. Да, я тебя люблю. Но ты считать не вправе, что в этом есть моя вина, и, что я безрассудную сейчас оправдываю страсть. Нет, над собой, увы, утратила я власть, ведь человек не может по своей воле ни полюбить, ни разлюбить. Как нет твоей вины, что ты меня не любишь, так и я не виновата, что полюбила и разлюбить тебя не в силах, чтоб ты не говорил и чтоб не делал. Я тебя могу возненавидеть, но разлюбить не в силах. Я, жертва жалкая небесного отмщенья. Я сердцем чувствую, что тебя — сержу своей любовью, сама себе — внушаю отвращенье, тем, что, как рабыня, унижаюсь пред тобою. Мой одурманен мозг, воспламенилась кровь… Я долго, как могла пыталась задушить в своей душе любовь, которую считают все порочной. Чтоб не встречать тебя, был способ лишь один, и я тогда все сделала, чтобы отец в Трезен тебя отправил из Афин. Надеялась я и не напрасно, что в тебе возникнет злоба к твоей обидчице — и мы спасемся оба от любви моей греховной. Да, безразличие твое, похожее на ненависть ко мне росло, но вместе с ним росла моя любовь — так разноречивы и загадочны законы Афродиты. К тебе еще сильней влекли меня твои безвинные мученья и безучастие; мне душу иссушила страсть, и изнурили сновиденья. Взгляни же мне в глаза, но нет, ты на меня поднять не хочешь своих прекрасных глаз… О, наслаждение и горе! Лишь тобой я вся полна, и с сердцем ум в непримиримой ссоре. А ты ко мне все так же надменно равнодушен, милый…

Федра попыталась рукою робко прикоснуться к руке Тесея, как молящая, но тот отдернул руку резко, как от змеи и гневно закричал каким-то не своим визгливым женским голосом:

— Не смей бесстыдно тела непорочного касаться!

Бледная Федра облизала пересохшие губы и неожиданно низким хриплым голосом язвительно произнесла:

— Что ж, покарай меня за мой преступный пыл. Немало твой отец и нечестивцев, и чудовищ истребил; и ты с благочестивого лица земли сурово и безжалостно сотри это ужасное чудовище, исчадие порока, Тесееву вдову, томимую — о, ужас! — любовью к пасынку! Таким жутким преступницам нет места на земле! О, пусть твой меч пронзит мне сердце грешное, что жаждет искупленья и рвется из груди само к мечу, орудью справедливого отмщения! Рази же!.. Иль облегчить моих не хочешь мук? Иль, может, кровью моей бесстыжей, мерзкой не хочешь пачкать своих чистейших, благочестивых рук, которые я чуть прикосновением своим не осквернила? Что ж, если и твоего удара я не стою, и ты гнушаешься покончить так сам со мною, — давай свой меч, пусть для преступницы он станет карающим гладиусом!..

Федра выхватывает у Ипполита меч и медленно, как отрешенная, идет в угол, чтобы укрепить в нем рукоятку с гербом всех Эрехтеидов. И тут неизвестно откуда появившаяся Энона бросается к Федре с криками ужаса и виснет на руке, сжимающей рукоятку с двумя переплетающимися серебристо-черными змеями:

— Госпожа, опомнись! Что ты задумала с мечом? Подумай хоть о детях! Отдай же мне меч!

Царица и кормилица падают, и на полу продолжают бороться, наводя вокруг беспорядок. Видя разбросанные одежды и перевернутые скамейки, Ипполит брезгливо морщится. В это время снаружи кто-то стал кричать, что жив Тесей, что он с большой добычей скоро будет во дворце. Ипполит озабоченно озирается по сторонам, плюет в сторону катающихся по полу и нечего не слышащих Федры и ее кормилицы и убегает с криками:

— Надо бежать как можно дальше от этой мерзости и грязи! Всех женщин ненавижу еще больше я, всех проклинаю и от всех бегу! А Федру ненавижу всех сильней, она бесстыдством мать затмила, родившую чудовище, она себя развратом обесчестила.

174. Самоубийство Федры [196]

После продолжительной и опасной борьбы, хоть старая, но еще сильная кормилица отняла у ослабленной болезнью царицы меч. Федра, не вставая с пола, долго вся вздрагивала и корчилась, как от сильнейшей боли и, наконец, заговорила:

— Ты победила, няня, но надолго ль? Весь ужас моей души выпущен теперь наружу. А как, как слушал он, надменный Ипполит, погрязший в чистоте своей души и тела! Как ускользнуть хотел от разговора! Как делал вид, что что-то не понять в моем письме ему, которое он дочитать не смог, ведь он такой благочестивый… Понять же удостоив, как покраснел от злости ли от гнева, мой этим стыд удвоив! Зачем к небытию