совсем без завтрака. Когда была пройдена, примерно, половина пути, во время крутого подъема, я встречаю группу всадников, старого турка в тюрбане, с эскортом из трех zaptieh и еще одного путешественника, который идет вместе с ними ради компании и безопасности. Старый турок просит меня, чтобы я bin bacalem и дополняет просьбу, обращая мое внимание на его тюрбан, великолепно украшенный блестящей отделкой, что, казалось бы, указывало на то, что его обладатель - человек какой-то важности. Я также замечаю, что его револьвер украшен жемчужиной, инкрустированной золотом, что является еще одним признаком ранга или богатства. Обернувшись и удовлетворив его просьбу, я, в свою очередь, обращаю его внимание на тот факт, что восхождение на голодный желудок не является чем-то восхитительным или хотя бы приятным, и в общих чертах намекаю ему, задавая вопрос, как далеко мы находится до того места, где можно получить ekmek.

В ответ он приказывает zaptieh извлечь пшеничный пирог из своих седельных сумок, а другой путешественник добровольно протягивает три яблока, которые он извлекает из обильных складок своего камербанда, теперь это мой завтрак. К полудню я достигаю самого высокого уровня перевала, и я начинаю спуск к долине Эрзинджан, следуя в течение нескольких миль вдоль течения притока западной развилки Евфрата, известного среди местного населения в общем смысле как "Фрат", но эта конкретная ветвь в местном значении имеет название Kara Su, или черная вода. Поток и моя дорога ведут вниз по скалистому ущелью между возвышающимися холмами скал и слоистыми образованиями, чьи обрывистые склоны растительной природы, кажется, избегают, и все выглядит черным и пустынным, как будто какое-то оскорбительное проклятие обрушилось на это место.

Восемь лет назад по этому же каменистому проходу брели тысячи убогих беженцев с места военных действий в Восточной Армении. По всему оврагу часто наблюдаются небольшие продолговатые насыпи рыхлых камней и котловин, печальные напоминания об одном из самых душераздирающих этапов армянской кампании. Зеленые ящерицы снуют среди грубых могил, обитая в продолговатых курганах. Около двух часов я прибываю в придорожную хану, где старый османли раздает корма животным путешественников и варит кофе для самих путешественников, а также готовит еду из тех съедобных продуктов, которые у них есть. Путешественники, к сожалению, обязаны или иметь свои продукты или обходиться без чего-либо; к этому последнему классу принадлежит, к несчастью, моя голодная личность.

После вопроса о закусках khan-jee проводит меня в заднюю комнату и показывает мне содержимое двух банок, одна из которых содержит некоторое подобие сливочного масла, а другая - некоторую концепцию сыра мягкого сорта. Разница между этими двумя родственными продуктами, главным образом, в степени прогорклости и запахе, в которой сыр явно выигрывает. На самом деле эти почтенные и достойные уважения качества сыра настолько замечательно развиты, что после одного осторожного взгляда в его емкость я не могу больше исследовать их сравнительные превосходства. Но, взяв немного хлеба и порцию сравнительно мягкого и безвредного масла, я продолжаю принимать лучшее из того, что есть.

Старый khan-jee проявляет себя вдумчивым, внимательным хозяином, потому что, пока я ем, он изо всех сил старается вытащить наиболее ярко заметные волосы из моего масла острием своего кинжала. Разумеется, обычно я несколько брезглив в отношении прогорклого масла, но во время азиатских путешествий в большей или меньшей степени нужно радоваться каждому такому маленькому утонченному элементу цивилизованной жизни, как, пусть и прогорклое, масло или отфильтрованное молоко, особенно когда от этого зависит, съешь ты хоть что-то или нет.

Узкое, одинокое ущелье продолжается несколько миль к востоку от ханы, и прежде чем я вышел из него насовсем, я столкнулся с парой злополучных туземцев, которые решаются запугать меня, чтобы я отдал свой кошелек. Некий Махмуд Али и его группа предприимчивых бандитов терроризируют жителей деревни и совершают в последнее время грабежи на дорогах по всей округе. Но по общему виду этих двоих, когда они приближаются, я понимаю, что они всего лишь жители деревни, возвращающиеся домой из Эрзинджана. Они вооружены черкесскими шашками и кремневыми кавалерийскими пистолетами. Как только мы поравнялись, они задают мне вопрос на турецком языке, на который я, как обычно, отвечаю Tarkchi binmus. Затем один из них требует пара (денег) таким образом, что не возникает сомнения в том, что он имеет в виду. Это явное нападение и он мне приказывает достать деньги. Чтобы не осталось сомнений в их намерениях, я делаю вид, что не понимаю, после чего мой собеседник раскрывает смысл приказа достаточно ясно, повторяя требование в тоне, который должен меня напугать, и небрежно наполовину вытаскивает свою шашку.

Интуитивно я понимаю все обстоятельства их положения в одно мгновение. Они явно являются безобидными сельскими жителями, возвращающимися из Эрзинджана, где они продали и разбазарили даже ослов, на которых они поехали в город. Встретив меня одного, и, как они думают, в отсутствие внешних доказательств того, что я безоружен, они стали одержимы идеей вернуть себе своё состояние, решив разжиться моими деньгами, запугав меня. Никогда еще люди так не удивлялись и не пугались, обнаружив, что я вооружен. И они оба бледнеют и сильно дрожат от испуга, когда я достаю свой Смит & Вессон из неприметного места у меня на бедре и держу его на уровне смелой головы моего оппонента. Они оба выглядят так, как будто они ожидают, что наступил их их последний час, и оба кажутся неспособными ни говорить, ни убегать. На самом деле, их смущение настолько нелепо, что вызывает улыбку, и я слышу от них уже совсем не такие угрожающие и злые голоса.

Смелые разбойники кажутся весьма благодарными за возможность «слинять», и они выглядят совершенно растерянными, и мне кажется им даже стыдно за себя, когда они поднимаются из ущелья. Я так же, как и они, благодарен за то, что они удалились без необходимости использовать мой револьвер, потому что, если бы я убил или тяжело ранил одного из них, это, вероятно, не стало бы концом неприятностей и вызвало бы досадные задержки, особенно если бы они оказались теми, кем оказались, а я бы их принял за профессиональных грабителей. Более того, я не мог бы остаться невредимым сам, потому что, хотя их древние кремневые пистолеты были, по всей вероятности, даже не заряжены, и их носили больше для внешнего вида, чем для чего-либо еще, эти парни иногда отчаянно работают своим уродливым и вечно ... полезными мечи, когда загнаны в угол. В доказательство этого можно привести последнее подлое нападение на британского консула в Эрзеруме,