имевший связи в высоких кругах, сказал механику, что убийства были совершены немцами[1235]. Этот последний катынский документ слегка запоздал – и поскольку был основан на устном сообщении, никак не помог бы советским обвинителям отстоять свою версию. Поделившись им с Руденко, Дюбост продемонстрировал ему симпатию и поддержку со стороны Франции.

Судьбы подсудимых еще не определились, и баланс послевоенного порядка тоже. Идеям и аргументам о суде победителей, геноциде и правах человека, выдвинутым во Дворце юстиции, вскоре предстояло повлиять на дискуссии в ООН о Нюрнбергских принципах (как их вскоре станут называть) и о будущем международного права. Разочарование советской стороны в МВТ надолго определило мнение Москвы об эффективности международных судов и других международных институтов. Трудности СССР с продвижением своей точки зрения на международной арене заставили советских руководителей, в том числе Вышинского и Лозовского, задуматься о том, как лучше всего реорганизовать советские правовые, пропагандистские и внешнеполитические институты, чтобы справиться с вызовами холодной войны.

Все это было еще впереди. Трибунал все еще должен был вынести решение и объявить приговоры. Но прежде следовало рассмотреть еще один принципиальный вопрос – о виновности организаций.

Часть IV. Последние слова и приговоры

Глава 13

Коллективная вина и судьба послевоенной Европы

К концу июля почти все в Нюрнберге не могли дождаться, когда же процесс закончится. Ребекка Уэст писала, что к девятому месяцу зал суда превратился в «цитадель скуки» – не потому, что работа Трибунала была неважна, а потому, что адвокаты, судьи, охранники и переводчики – все устали от «постоянного соприкосновения» со страшным эпизодом истории, который «всем хотелось забыть»[1236]. Советская переводчица Ступникова и ее коллеги в свободное время сочиняли и тихо напевали песенки об этом: «Пора кончать, хотим домой!»[1237]

После многомесячных слушаний по делам подсудимых, привлекавших преувеличенное внимание, таких как Герман Геринг и Альберт Шпеер, Трибунал вернулся к делам организаций. Следующие несколько недель ему предстояло заслушивать свидетелей защиты и заключительные речи обвинителей Руководящего состава НСДАП, гестапо, СД, СА, СС, Имперского кабинета, Генерального штаба и Верховного командования. Многим в Нюрнберге суд над организациями казался второстепенным. Но это был центральный вопрос для МВТ, и его решение могло повлиять на послевоенную Европу гораздо сильнее, чем индивидуальные вердикты бывшим нацистским руководителям. В случае с каждой конкретной организацией, если бы Трибунал признал ее виновной, открылась бы возможность уголовного преследования ее членов в национальных судах, что в конечном счете затронуло бы миллионы жизней[1238].

С точки зрения Москвы заслушивание свидетелей защиты организаций несло риск и не обещало выигрыша. Советские власти считали решенным, что нацистские организации виновны; они давно арестовывали бывших эсэсовцев и агентов гестапо в своей зоне оккупации Германии и привлекали их к принудительному труду. Годом раньше на Лондонской конференции Никитченко и Трайнин неохотно согласились на предложение американцев судить организации; их убедил аргумент Джексона, что это лучший способ отдать под суд максимально возможное количество военных преступников. Но была одна загвоздка. Устав МВТ позволял – и это тоже произошло по настоянию американцев – бывшим членам этих организаций требовать, чтобы их выслушали в Трибунале, и, к общему изумлению, тысячи немцев запросили разрешения дать показания в суде[1239].

Идея коллективной вины стала острым политическим вопросом в Америке и Европе той зимой, после того как американское обвинение закончило представлять Трибуналу свои доказательства против обвиняемых организаций. Многие были шокированы, когда поняли, что Трибунал может создать всеохватывающую норму виновности. Пошли слухи, будто СССР намерен ссылаться на объявленную в Нюрнберге виновность организаций в оправдание своих массовых репрессий в своей зоне оккупации Германии и по всей Восточной Европе[1240]. Играя на этих страхах, защита требовала у Трибунала снять обвинения против организаций – на том основании, что суд над организациями дотоле был незнаком международному праву.

В конце февраля и начале марта Трибунал рассмотрел это ходатайство защиты. Все обвинители как один настаивали, чтобы суд над организациями продолжался. Советской стороне никогда не нравился суд над организациями, но она понимала, что, если отменить его на столь позднем этапе процесса, это будет триумфальной победой защиты. Джексон, выступая от имени четырех главных обвинителей, доказывал, что обвиняемые организации суть «действующая угроза» миру и, если позволить им соскочить с крючка, это будет «намного худшей катастрофой», чем оправдание отдельных нацистских руководителей. Он умолчал о своих собственных опасениях, касающихся развязывания советского террора, и заверил судей: если Трибунал и объявит какую-либо организацию виновной, это не приведет к массовым арестам и заточениям множества немцев и восточноевропейцев. Национальным судам по-прежнему придется судить отдельных лиц за их предполагаемое членство и участие.

Защита возразила, что это лицемерие – утверждать, будто члены какой-либо организации смогут оправдать себя после того, как эту организацию объявят виновной. Миллионы людей предстанут перед судом, имея лишь ничтожный шанс очистить свое имя. Людвиг Бабель, один из адвокатов СС, предупредил, что Германия будет обезлюжена. Бывшие члены этих организаций и их семьи будет уничтожены физически или доведены до нищеты[1241].

Судьи допытывались у обвинителей, как соотносятся между собой коллективная вина и индивидуальная уголовная ответственность. В равной ли степени виновны все члены организации? Может ли индивид заявить перед национальным судом, что он не знал об истинных целях преступной организации, а потому не виновен в ее преступлениях? Руденко допустил, что некоторые индивиды могли быть завлечены в организацию обманом или принуждением и это может быть основанием для освобождения от ответственности. Он подчеркнул, что это должны решать национальные суды. Джексон, который понимал озабоченность западных судей и стремился поскорее уладить этот вопрос, предложил, чтобы сам Трибунал своими постановлениями сузил круг виновных: уголовную ответственность должны нести только те подразделения каждой организации, которые активно преследовали ее цели. Его предложение привело Руденко в ярость. Москва была решительно против того, чтобы Трибунал заранее очерчивал круг коллективно виновных или налагал какие-либо ограничения на национальные суды. С другой стороны, Бабель и его коллеги воспрянули духом: Джексон непреднамеренно помог им сформулировать линию защиты.

Суд над организациями обернулся правовым и организационным кошмаром. Но отказаться от него значило аннулировать часть Устава Нюрнбергского трибунала и поставить под вопрос одну из главных базовых установок процесса, что было бы самым ужасным из возможных сценариев. И Трибунал той весной решил пойти вперед и потребовал отобрать проверенных свидетелей защиты организаций. Защитники посетили восемьдесят союзнических лагерей для интернированных в Германии и отобрали 603 человека, чтобы затем выбрать из их числа тех,