по поводу суда победителей. Тем более что в последние дни мировую прессу наполняли истории об ограблении Восточной Европы Советским Союзом; в одной из статей сообщалось, что Красная армия систематически вывозит из Венгрии «жизненно важные продукты и промышленное сырье»[1225]. Додд в письме домашним отметил, что во время двух первых заключительных речей размышлял не только о советском, но и о британском лицемерии; он думал о том, что происходило в недалеком прошлом в Ирландии и других британских колониях, и «о том, что, вероятно, все еще происходит в Индии»[1226]. Додд, как и многие другие американцы, находился в плену идеи американской исключительности – удобно забывая историю рабства и империализма в своей собственной стране, а также ее политику в отношении коренных американцев.

В понедельник 29 июля, как раз когда во Франции начиналась Парижская мирная конференция, французские обвинители произнесли в Нюрнберге свои заключительные речи. Огюст Шампетье де Риб прямо выступил против обвинений в суде победителей, подчеркнув, что Трибунал исключил все, что «могло бы показаться продиктованным чувством мести». Во имя исторической истины Трибунал зафиксировал не только преступления нацистов, но и «колебания, слабость, упущения миролюбивых демократий». Как и Шоукросс, он выделил преступление геноцида, но удержался ближе к дефиниции, данной в Обвинительном заключении, – подчеркнул «научную и систематическую» природу мер нацистов по уничтожению групп, чье существование «препятствовало гегемонии германской расы». Он добавил, что эта попытка ликвидировать целые народы была преступлением «столь чудовищным», что для нее потребовался новый термин[1227].

Шарль Дюбост произнес оставшуюся часть французской заключительной речи и подробнее разъяснил роль геноцида в нацистском заговоре. По его мнению, подсудимые участвовали в преступлении геноцида с целью захвата «жизненного пространства» и все остальные их преступления служили средствами для этой же цели. Затем он перечислил отдельных подсудимых и объяснил, каким образом их преступления вписывались в общий преступный план. Геринг не только подготовил войну, но и основал концлагеря, где «геноцид был почти доведен до конца». Риббентроп захватывал «жизненное пространство» для Германии путем завоеваний и «актов терроризма и уничтожения» в странах, оккупированных Германией. Дюбост, который, как и де Вабр, хотел, чтобы Франция играла ведущую роль в послевоенном развитии международного уголовного права, перешел затем к философствованиям о праве и политике. По его мнению, те, кто оспаривает легитимность Трибунала, забыли, что юриспруденция меняется со временем. Он с чувством призвал создать новое международное право и «надгосударственную организацию», которая сможет вмешиваться в суверенные дела государств и тем самым защищать права индивидов[1228]. Идеи Дюбоста были неоднозначно восприняты международным сообществом. Но они вызвали глубокий отклик у экспертов по международному праву на конференции в Париже, которые хотели усилить роль новой Организации Объединенных Наций и нового законодательства о правах человека.

Руденко в тот же день начал свою заключительную речь, тщательно подготовленную при помощи комиссии Вышинского. В течение нескольких предыдущих месяцев Горшенин и Вышинский по секретным каналам обсуждали содержание речи[1229]. Теперь, выступая перед судом, Руденко объявил главным преступлением бывших нацистских руководителей агрессивную войну. Как и Джексон – и в противоположность Шоукроссу и Дюбосту, – он доказывал, что все преступные деяния подсудимых были направлены к этой цели.

Шоукросс пытался установить дистанцию между победителями, а Руденко говорил об общих ценностях «миролюбивых» и «свободолюбивых» наций. Со стороны СССР это был стратегический ход – попытка побороть его прежнюю изоляцию и отвести внимание публики от его сотрудничества с Германией. Затем Руденко (снова повторяя Джексона) подчеркнул справедливость суда, давшего подсудимым все возможности защитить себя. Демонстрируя солидарность с британскими и французскими обвинителями и с такими юристами, как Эчер, Руденко употребил в своей речи термин «геноцид» – конечно со стороны советских руководителей это был сознательный выбор. Руденко сослался на него лишь раз, когда упомянул о праве союзных наций «карать тех, кто сделал своей целью порабощение и геноцид»[1230]. (Вскоре в МИД СССР за закрытыми дверями обсудили значение и полезность термина «геноцид».)

Руденко дал суровый отпор аргументам защиты, назвав их «дымовой завесой» для сокрытия ужасной правды о преступлениях подсудимых. Он также отверг утверждение защиты, будто бы обвинение, ставя в вину подсудимым то, что они не выступали против Гитлера, якобы не понимало сущности нацистского государства. Он подчеркнул, что авторы Устава МВТ узнали все о гитлеровской Германии благодаря Харьковскому процессу и другим процессам против военных преступников, и именно потому специально указали, что подчинение приказам вышестоящих «не освобождает от уголовной ответственности». О попытках защиты изобразить вторжение в Советский Союз превентивным нападением Руденко сказал, что они слишком абсурдны, чтобы тратить на них время Трибунала. Он также отверг мнение защиты, что индивиды не должны отвечать за государственные преступления. Перефразируя Трайнина, который глубоко исследовал этот вопрос в книге «Уголовная ответственность гитлеровцев», он отметил, что в международных отношениях индивиды всегда действуют от имени государств и потому могут быть сочтены «виновными в самых разнообразных преступлениях»[1231].

Самым примечательным в речи Руденко было то, что он почти совершенно не упоминал Катыни. В одной из черновых редакций речи был длинный пассаж об этом массовом убийстве, где вина за него вновь возлагалась на Германию и осуждались попытки защиты покрыть его. В окончательной редакции Москва полностью убрала эту часть[1232]. Руденко все же кратко упомянул Катынь, но лишь среди других обвинений против Ханса Франка[1233].

Большую часть своей речи Руденко, как и Джексон и Дюбост, посвятил разъяснению роли каждого подсудимого в фашистском заговоре – но уделил основное внимание войне на востоке. Руденко подчеркнул главную роль Риббентропа в подготовке вторжения в Советский Союз. Он также подробно описал участие подсудимых в преступлениях против человечности и военных преступлениях, совершавшихся на советских и восточноевропейских территориях. Зейсс-Инкварт и Франк лично осуществляли кампании террора в Польше; Вальтер Функ превратил хранилища Рейхсбанка в «склады сокровищ, награбленных эсэсовцами» на востоке. Руденко уделил особое внимание Заукелю, который настаивал, что Германия использовала только труд добровольцев. Он заявил, что это страшная клевета на миллионы людей, угнанных для принудительного труда в гитлеровскую Германию. Руденко закончил свою речь утром вторника 30 июля, попросив Трибунал приговорить всех подсудимых к смертной казни[1234].

Речью Руденко завершился тяжелый месяц для советской делегации в Нюрнберге. Теперь, когда рассмотрение дел подсудимых осталось позади, Дюбост послал Руденко любопытный документ, подтверждавший советские обвинения против немцев в совершении катынских убийств. Это был протокол допроса голландского механика в мае 1946 года по поводу его бесед во время войны с одним австрийским солдатом. В декабре 1944 года этот солдат, якобы