сначала обвинение снова предстанет перед Трибуналом и представит свои последние аргументы против бывших нацистских лидеров. Весь последний месяц обвинители торговались за порядок и тематический охват этих выступлений, иногда весьма напряженно. Руденко хотел, чтобы последнее слово осталось за СССР, но также тревожился, что американцы и британцы опять украдут его громы и молнии. Он предложил, чтобы заключительные речи произносились в том же порядке, что и вступительные, но с тем ограничением, чтобы каждый обвинитель резюмировал только аргументы и доказательства, представленные его собственной делегацией[1215]. Максуэлл-Файф заверил Руденко, что британцы не будут затрагивать аспекты дела, входящие в зону ответственности советской делегации. Он также попросил Руденко поддержать его собственное предложение – дать произнести первую заключительную речь Хартли Шоукроссу. Руденко согласился, но Джексон выступил против этой идеи. В конце концов Джексон победил на всех фронтах: заключительные речи будут произноситься в том же порядке, что вступительные, и каждый главный обвинитель сможет говорить о любых или даже обо всех пунктах обвинения[1216].

* * *

Утром 26 июля Джексон все еще вносил поправки в свою речь. Он продолжал шлифовать текст еще по дороге во Дворец юстиции[1217]. Каждая фраза должна была вызывать резонанс; речь должна была быть идеальной. Приехав, он увидел, что зал суда набит битком и напряженно ждет.

Джексон был в своей стихии – судебный адвокат, готовый произнести самую важную заключительную речь в своей жизни. Он поднялся на трибуну и начал с того, что решительно защитил право победителей судить побежденных. Он объявил, что Германия капитулировала, «но еще не подписан мирный договор». МВТ как военный трибунал знаменует собой финальную фазу военных усилий союзников. В то же время Джексон вознес хвалу справедливости победителей, которые, как он снова напомнил всем, дали подсудимым возможность «предстать перед судом такого рода, право на который в дни их процветания и славы они не предоставляли никому». Будущим поколениям никогда не придется задаваться вопросом, что могли бы сказать нацисты в свою защиту, продолжал он. «История будет знать: все, что они могли сказать, им было позволено сказать».

Как и ожидалось, Джексон посвятил свою речь в основном пункту обвинения в заговоре (Раздел I Обвинительного заключения). Он рассказал, как каждый подсудимый сыграл свою часть в реализации «общего плана» преобразования Европы. Джексон назвал преступления против мира главными преступлениями подсудимых и отметил, что военные преступления и преступления против человечности были второстепенными, но абсолютно необходимыми для осуществления военных планов Гитлера. Программа рабского труда обслуживала промышленность и сельское хозяйство, а те в свою очередь поддерживали военную машину; концентрационные лагеря, куда гестапо поставляло людей, поддерживали на плаву военную промышленность. Он также заявил о том, что преследование евреев было неотъемлемой частью нацистских военных планов. Первоначально Гитлер использовал антисемитизм для политической мобилизации немецкого народа; затем рабский труд евреев применялся в военной промышленности[1218].

Полагая, что США должны будут играть главную роль в послевоенной Европе, Джексон в своей речи не щадил чувств своих британских и французских коллег. Он винил европейскую политику 1920-х и 1930-х годов в провоцировании подъема НСДАП. В то же время он настаивал, что это неважно, потому что Трибунал собрался не для того, чтобы судить «мотивы, надежды и разочарования», которые могли подтолкнуть Германию к вторжениям в соседние страны. Победители могут признать, что Версальский мир создал для Германии тяжелые проблемы; могут даже признать, что мир не предложил Германии решений, которые были бы «достойной и реальной заменой войне». Но, по мнению Джексона, это не меняет преступного характера «агрессивной войны» (аналогичный аргумент выдвигал несколько лет назад Арон Трайнин). Джексон снова напоминал о 1930-х годах, отвергая заявления защиты о превентивной войне. Германия противостояла Европе, которая не только «не хотела нападать», но и «дошла до грани позора, если не перешла ее, лишь бы купить мир»[1219].

Рассказав о преступлениях и аморальных деяниях отдельных подсудимых – и наградив их такими гомеровскими эпитетами, как «двуличный Риббентроп», «фанатик Франк», «великий инквизитор Кальтенбруннер», «духовный отец и проповедник теории „расы господ“ Розенберг» и т. д., – Джексон закончил свою речь напоминанием о том, насколько высоки ставки. Трибунал обязан признать подсудимых виновными. Вынести иной вердикт означало бы объявить, что «не было войны, не было убийств, не совершалось преступлений»[1220]. Его слова произвели желаемый эффект. Британский офицер Нив, который считал допросы Джексона «неумелыми», нашел эту речь «великолепной». Осыпав ее комплиментами, но также указав на ее намеренную театральность, Нив заметил, что она «создавала атмосферу голливудского суда»[1221].

Затем в тот же день Шоукросс произнес британскую заключительную речь и начал с того, что всеми силами постарался дистанцировать Великобританию от других стран-обвинителей. Он сказал суду, что каждая делегация подготовила свои замечания самостоятельно, так чтобы Трибунал и ее собственная страна «знали, на каком основании мы требуем осуждения этих людей». Британцы и американцы, несмотря на их близкое родство, по-разному представляли себе главные цели нацизма. Джексон подчеркнул, что главным преступлением была неспровоцированная военная агрессия в Европе, а Шоукросс заявил, что тягчайшей виной подсудимых было «холодное, расчетливое и преднамеренное стремление уничтожить народы и расы». Он сказал об убийствах, происходивших в концлагерях «подобно серийному производству». Он также осудил возрождение рабства в Европе, когда мирных жителей «увозили из-под родного крова» и обращались с ними «как с животными, которых морили голодом, избивали и умерщвляли»[1222].

В ответ на заявления Рафала Лемкина, Богуслава Эчера и других восточноевропейских юристов – и развивая аргументацию Максуэлл-Файфа, которую тот выдвинул в ходе допроса Константина фон Нейрата, – Шоукросс использовал термин «геноцид» для характеристики нацистского «сознательного и систематического плана» уничтожения народов и культур. Он сослался на доказательства преступлений айнзацгрупп и того, что творилось в Аушвице. Но он также напомнил Трибуналу, что геноцид не ограничивался убийствами евреев и цыган. (Именно это подчеркивала советская делегация с самого начала процесса, хотя и не применяла термин «геноцид».) Шоукросс подчеркнул, что нацисты совершали геноцид в Польше, Советском Союзе, Югославии, Чехословакии и Эльзасе-Лотарингии «в разных формах». Польская интеллигенция, по его словам, подвергалась «открытому уничтожению», тогда как в Эльзасе нацистами предпочтение отдавалось депортации. В оккупированной немцами части Советского Союза применялась техника доведения до голодной смерти; в Богемии и Моравии нацисты практиковали политику принудительной германизации[1223].

Джексон и Шоукросс переключили внимание мира вновь на чисто количественный размах нацистских преступлений. Лондонская «Таймс» сообщила, что МВТ запомнится в истории благодаря «исследованию такого преступления, как „геноцид“, новой правовой концепции, источником которой останется Нюрнберг»[1224]. Однако все еще высказывались сомнения