— Она отдала меня Кулькелуби, — прошептал он с содроганием. — Хоть бы только она не узнала, что ее соперница — графиня ди Сантафьора.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга, потом негр повернул лошадь и сказал офицеру янычар:

— Пора, поезжайте!

Отряд плотно окружил двух пленников и галопом поскакал по пыльной дороге, которая вела в Алжир.

Барон, обернувшись, еще раз увидел мстительную мавританку, все еще стоявшую опершись на фарфоровую вазу. Букета в ее руках больше не было.

На восходе солнца отряд вошел в Алжир и остановился перед гигантским дворцом, который охраняли берберийские солдаты и матросы.

Это был дворец Кулькелуби, пантеры Алжира.

Глава XXI

Пытка

Кулькелуби, главнокомандующий флотом бея Алжира, был смертельным врагом христиан. Достаточно было одного его имени, чтобы тысячи и тысячи рабов, томившихся в тюрьмах паши, Али Мами, Колуглис, Зиди-Хассам и Святой Екатерины, затряслись от страха.

Его жестокость вошла в поговорку, как и неукротимая ненависть, которую он питал к христианам, из какой бы страны они ни были. Он одинаково ненавидел и мужчин и женщин.

Кулькелуби воплощал собой мусульманский фанатизм, доведенный до предела, фанатизм скорее из принципа, чем из убеждения, потому что Кулькелуби позволял себя смеяться и над Магометом, не выполняя предписаний Корана, постоянно делая для себя исключение, напиваясь ежедневно. Вина у него было в избытке, и испанского, и итальянского, благодаря пиратским набегам.

Он поднялся с самых низов благодаря личной храбрости. Это был настоящий образец пирата, достигшего небывалых высот благодаря награбленным богатствам. Он опустошал своими набегами Средиземноморье, не было ни одного берега, который он не ограбил. И не было флота, который он не разбил.

В то время, когда происходили эти события, он был на пике своей власти и могущества. Иногда он заставлял содрогаться даже самого бея Алжира.

Лучшие дворцы принадлежали ему, самые прочные и быстрые галеры, которые он вел от победы к победе, принадлежали ему, самые красивые рабыни и самые крепкие рабы тоже принадлежали ему.

Но какие неописуемые зверства совершал он против несчастных, которые находились в его дворцах! Сколько слез и сколько крови пролили эти невинные души!

Любая ошибка, любой проступок, случайное слово были для пантеры Алжира достаточным основанием, чтобы подвергнуть жертву неслыханным мучениям. Ни возраст, ни пол, ни красота не в силах были пробудить в нем жалость. Он развлекался, сам избивая своих рабов огромным бичом, который валил их с ног, и они падали на землю полумертвые с поломанными ребрами. Когда он напивался, он велел привязывать к мачтам своих галер христианок, похищенных с берегов Италии, Прованса и Испании, и бичевать их до крови.

Страшные муки ожидали тех, кто был не в силах больше терпеть издевательства, пытался бежать из его дворцов или тюрем. Их он бросал на железные копья, торчавшие из стен его подземелий или рвов, и они умирали медленной смертью. Или их погружали по пояс в ямы с негашеной известью, или забивали ударами палок по пяткам или по животу, или дробили им кости в гигантских ступах ударами каменных колонн.

Больше всего он ненавидел фрегатаров. Если кто-то из них попадал в его руки, ему не было пощады. Их подвергали особенно жестоким пыткам: прежде всего с них сдирали кожу бритвами, а потом на кровоточащую плоть лили кипящее масло или жидкий воск, чтобы полюбоваться тем, как они корчатся в муках и ревут, как раненые звери.

Как только барон спешился, ему связали руки за спиной, чтобы он не смог оказать ни малейшего сопротивления, потом вместе с Железной Башкой его провели по длинным коридорам, где повсюду стояла стража, ухмылявшаяся им вослед.

Наконец они пришли в просторную беломраморную галерею с высокими дорическими колоннами, на которых ясно были видны красные пятна, по всей вероятности кровавые.

Тяжелые шторы свисали с аркад, защищая галерею от солнца и оставляя в полутьме группы прекрасных пальм, которые в конце помещения образовали что-то вроде рощи.

На красном шелковом диване, очень низком, полулежал на мягких подушках мужчина лет пятидесяти. У него была борода с проседью, морщинистый лоб, живой мрачный взгляд, в котором вспыхивали хищные огни, и крючковатый нос, похожий на клюв попугая.

Одежды на нем были белого шелка с золотой каймой и изумрудными пуговицами. В руке он держал кальян, украшенный жемчугом, с длинным янтарным мундштуком. Время от времени он подносил мундштук ко рту со скучающим видом и выпускал клубы дыма, резко пахнувшего розовой эссенцией.

Рядом с ним, по обеим сторонам дивана, стояли два полуобнаженных негра с фигурами атлетов. В руках они держали сверкающие сабли. Они стояли совершенно неподвижно и не отрывали глаз от старика, готовые повиноваться любому его приказу.

Барона втолкнули в галерею одного, а Железную Башку оставили у входа.

— Главнокомандующий флотом ждет тебя, — сказал офицер, который его сопровождал.

Бедный дворянин почувствовал дрожь во всех своих членах. Он хорошо знал, кто такой Кулькелуби, и не мог не испытывать ужаса.

Несмотря на это, он подошел к дивану с высоко поднятой головой, дерзко всматриваясь в ужасного покорителя Средиземноморья, перед которым все дрожали.

Кулькелуби поднялся, чтобы лучше разглядеть вновь пришедшего. Должно быть, он был в хорошем настроении, что с ним крайне редко случалось. Он оглядел юношу спокойно, не нахмурив лба, глаза его не горели яростным огнем, так хорошо знакомым его рабам.

Он изучал его некоторое время очень внимательно, вдохнул два или три раза медленно и умело душистый дым своего кальяна, потом вынул из перламутрового кошелька, висевшего у него на поясе, записку и несколько раз перечел ее.

— Красивый юноша, — сказал он на хорошем итальянском с ироничной усмешкой. — Ты кто?

— Левантиец, — ответил барон.

— Христианин?

— Мусульманин.

— А почему ты ответил мне по-итальянски?

— Я говорю на этом языке, потому что торгую с итальянцами.

— Зачем ты приехал в Алжир?

— Чтобы продать груз губки, которую я купил в Дейджели.

— Где твоя лодка?

— Я послал ее в Танжер за марокканской кожей и рабатскими коврами.

— Так ты моряк?

— Да.

— И мусульманин?

— Я верую в пророка.

— Ты знаешь, почему тебя арестовали?

— Не знаю.

— На тебя поступил донос, — сказал Кулькелуби.

— Какой? — спросил барон, который был исполнен решимости отрицать все, чтобы не навлечь опасность на графиню ди Сантафьора.

— Что ты христианин.

— Тот, кто это утверждает, — несчастный лжец, — ответил барон уверенно. — Я вчера молился в мечети кружащихся дервишей.

Кулькелуби подал знак одному из негров.

Раб или, может быть, палач взял с небольшой подставки из черного дерева, инкрустированного золотом, книгу, переплетенную в красную марокканскую кожу, открыл ее и положил перед бароном.

— Положи свою