культурной нормы является расхождение между способом расстановки изданий в фонде и типом их систематизации в каталоге. Оно может быть интерпретировано как перепад культурных уровней между руководителями чтения и социализируемой массой читателей. В этом смысле пределом социализированности (признания полной дееспособности и автономности) читательского контингента будет открытие прямого доступа к фондам, расставленным в систематическом порядке[344]. В отличие от других, не «логических», а «формальных» принципов расстановки – алфавитной, форматной, инвентарной и т. п., – открытый доступ к систематически организованному фонду делает излишней фигуру библиотекаря как технического посредника, а в известной мере и как руководителя чтения: императивы социализации уже воплощены в порядке расстановки книг. В таком случае библиотекарь скорее персонифицирует деятельность и инстанции руководства чтением. Динамика же социализации – и в целом, и образующая «историческую» координату библиотечного дела – выражается в данном случае в централизованных мероприятиях по приближению той или иной литературы к читателю.

Функциональным пределом «самодостаточной» деятельности массовой библиотеки и вместе с тем каналом ее связи с другими библиотеками (соответственно – с иными типами образцов и принципами их комплектования) выступает межбиблиотечный абонемент. Подключение массовой библиотеки к межбиблиотечному абонементу, т. е. к иным типам культурных значений, не связанных впрямую с функциями социализации, могло бы изменить ее функциональный профиль, ставя ее тем самым в ряд библиотек, репрезентирующих идею «общества». Однако существование чисто организационных, как бы технических ограничений (редкость и ценность изданий, принадлежность книги к художественной литературе, наличие скрытого порога квалификации, определяющего доступ к тому или иному изданию или виду литературы) удерживает массовую библиотеку в заданных пределах как агента социализации со всеми импликациями, касающимися контингента читателей.

Последним в ряду рассматриваемых типов общедоступной библиотеки является книжное собрание, представляющее специфическое общество (сообщество), базирующееся на интересах его равноправных членов. Роль библиотекаря определяется здесь технической квалификацией информационного работника: его задача – не формировать запросы или регулировать «правильное» поведение читателей, а обеспечивать им гарантированное предоставление требуемых услуг. Комплектование профилируется при этом ценностями, конституирующими данное сообщество, точнее – характером интересов его участников. Комплектуемое собрание, как правило, не имеет временны́х границ, кроме случаев, когда временны́е отметки конститутивны для самих ценностей, формирующих данное сообщество («любители современной поэзии» или «американской фантастики»). Такими сообществами могут быть клубы по интересам, тематически профилированные платные абонементы, объединения специалистов.

Формой представления и конкуренции подобных ценностей в общем смысле выступает книжный рынок. Рынок понимается здесь как способ символического обмена культурных значений, освобожденных от предписанной связи с социальной группой, выдвигающей их в истории или в актуальной ситуации. Тем самым объем и содержание представляемых на рынок (на обмен) образцов принципиально не ограничиваются. То же относится и к перспективам возможных интерпретаций образца. Спрос и предложение тех или иных значений диктуются лишь наличной структурой интересов участников этого взаимодействия, принципиально принимаемых во внимание. Сами эти интересы можно далее типологически связывать со структурными позициями определенных групп, действующих в описываемой ситуации. Явная равнозначность ценностей не означает здесь безразличия действующего индивида относительно тех или иных ценностей и их объективаций. Напротив, она коренится в фундаментальной предпосылке – представлении о социальной и культурной дееспособности ответственного индивида, способного сознательно относиться к миру и производить осмысленный выбор. Коррелятивным этому представлению будут и тип социальной организации («общество»), и специфический вид его культурных объективаций в форме «библиотеки сообщества».

Показательна в этой связи современная ситуация покупки книг и формирования домашних книжных собраний. Контроль над рыночной ситуацией ведет к трансформации рынка в систему специфического распределения, каналы которого заданы позициями комплектующих данное собрание или функционируют «в расчете» на них. Тогда операциональным выражением символической ценности образца (книги) выступает социальная дистанция между статусом индивида и социальной позицией гарантированного доступа к книге (иначе – разница между ее номинальной ценой и ценой черного рынка (или «договорной»). Поскольку любая форма контроля над книжным рынком – касается ли это тиража, структуры наименований, цены, территориальных различий – фактически его ограничивает, здесь следует ожидать возникновения дефицита как показателя деформации наличной структуры интересов.

В подобной ситуации средством маркировки ценности того или иного образца выступает его значимость для специфического культурного персонажа – «культурного человека». Авторитетность последнего связана с ожиданиями массовой публики, оценивающей его как фигуру, ответственную за введение ценностных образцов, которые созданы в других значимых группах и ситуациях, т. е. как фигуру культурного посредника. Понятно, что требуемым признаком той или иной книги, попадающей в разряд дефицитных, становятся «следы» ее исторического бытования в значимых культурных средах. Они являются средствами упорядочения потенциального многообразия культуры (как, например, издательская серия, представляющая «весь» мир литературы и книжной культуры в целом) и гарантируют возможность многократного и разнообразного, в том числе внекнижного, обмена. Книга приравнивается к обобщенным символическим посредникам типа денег либо замещает их в специфических ситуациях[345].

Книжный дефицит в данном случае связан с повышенным спросом на вполне определенные издания, хотя в иных ситуациях популярность книги или автора может и не порождать дефицитарного стресса (ср. феномен «бестселлера»). Когда же в магазинах и библиотеках спрос систематически не удовлетворяется, книгопокупка не только приобретает характер резерва на случай возможного дефицита того или иного издания, но и становится компенсаторным дополнением к структуре предложения на несвободном и регулируемом рынке или в библиотеке.

Как и в структуре дефицита, в этом резервно-компенсаторном фонде будут прежде всего представлены специально отмеченные образцы, которые выступают в качестве целостных конфигураций, образующихся в связи с той или иной отдельной и самодостаточной, в пределе – уникальной, культурной ценностью. Таковы образцы, обозначенные именами собственными, индивидуальными любительскими занятиями и интересами и т. п. В этом смысле домашние собрания книг и журналов совпадают с рядом изданий, наиболее часто требуемых в библиотеках и попадающих в закрытые фонды[346]. В массовой библиотеке вокруг них либо выстраиваются неформальные отношения дефицитарного типа, либо образуются партикулярные группы культурно «равных», чьи отношения основаны на доверии («свои читатели»).

Таким образом, характер читательского пользования закрытым фондом можно квалифицировать как «отклоняющееся» поведение в сравнении с общепринятыми и общеобязательными поведенческими моделями (норму здесь представляют общедоступные книги). Функциональное же значение домашних собраний (принципиально иное, хотя иногда и основывающееся на «тех же самых» книгах) состоит в том, что они являются базой для социализации другого типа, чем навязываемое государством. Современная семейная библиотека, репрезентирующая не род, а нуклеарную семью, т. е. двух самостоятельных индивидов, и существующая не долее одного поколения, поддерживает и воспроизводит культурный мир индивида как ценности в любом его (профессиональном, конфессиональном, любительском) проявлении. Соответственно, семейное книжное собрание такого типа генетически следует возводить не к протестантской библиотеке наследственных родовых профессий (врача, нотариуса, ученого) и не к библиотеке аристократии (дворянина, князя), а к гуманистической идее «культивирования собственной личности», проходящей от Ренессанса через эпоху Просвещения к современности. Специальный анализ мог бы выявить здесь следы культурной истории индивида и даже самого принципа индивидуальности. Именно этот принцип и является конститутивным для идеи «общества» как структуры взаимодействия автономных, сознательно действующих и социально дееспособных индивидов. (В этом смысле социализацию на основе домашней библиотеки следует рассматривать как универсальную.) Тип нормативного определения природы индивида и тем самым типы социальных форм, реализуемых в различных исторических ситуациях, коррелируют, следовательно, с составом и структурой домашних библиотек и формами предполагаемого социализирующего воздействия.

Принятый нами способ рассмотрения, ограничивающийся формой библиотеки как института и структурными характеристиками фонда значений, положенных в основу его функционирования, имеет свои содержательные, исторические пределы. Он возможен и результативен, пока речь идет о принципиальной готовности комплектаторов учитывать реальное многообразие как производителей, так и потребителей образцов письменной культуры. Универсалистские основания комплектования, значимость учета любого интереса читателей в интенциональной структуре фонда позволяют ограничиться формальным анализом организации библиотечного собрания. Разбор же самой семантики комплектуемых образцов необходим лишь при рассмотрении состава