ее характер тоже изменился. Один друг, который знал ее в прежние времена, сказал, что она порой могла быть злобной и язвительной; он вечно боялся услышать от нее колкости. Но с нами она никогда такой не была. Я почти уверен: когда мы познакомились, она обрела собственный дом. Ей стало так уютно, что поводы язвить отпали. Мы все полюбили ее, и она стала неотъемлемой частью нашей жизни, и произошло это, казалось, в одночасье.

Главной страстью Кэнди было ее творчество. Почти во всех ее работах есть примесь юмора, а также чувствуется определенное дистанцирование автора от произведения — интригующее дистанцирование. Именно этот авторский взгляд с лукавым прищуром вносил во все ее картины невероятный юмор и блеск. Картина, на которой изображена продукция фирмы «Гойя» — банки с десятью видами консервированных бобов, — так и называется «Десять видов бобов». Но у названия есть и подзаголовок: «Приношение Гойе». Квадратик розовой туалетной бумаги из санузла Лувра прикреплен к подложке, вставлен в рамку и снабжен подписью «Апрель в Париже»[67].

Ей нравилась моя музыка, и она создала эскизы обложек для нескольких моих альбомов: например, The Photographer («Фотограф»), Dance («Танец»), In the Upper Room («В верхней комнате»). Писатели вызывали особый интерес. У нее было много друзей-писателей, для некоторых она создавала макеты обложек, коллекционировала первые издания, которые до сих пор хранятся наверху в моей библиотеке.

В те годы Кэнди часто брала отпуск в студии Пола Бэкона и уезжала со мной на гастроли. В дороге она вела художественный дневник, и в итоге получилась целая серия — дневники путешествий по Мексике, Бразилии, Индии, Африке, Италии, американскому Среднему Западу, всего набралось четырнадцать штук. Кэнди брала с собой все необходимое для сбора «образцов»: клей, коробочки, конверты из вощеной бумаги, этикетки, веревочки. Она была профессиональным каталогизатором и успевала насобирать полный чемодан разнообразных предметов: бутылочных крышек, открыток, колечек от алюминиевых банок, спичечных коробков. Она коллекционировала даже пыль, насыпала ее в целлофановые пакетики: пыль Лувра, пыль Ватикана. Над дневниками она обычно работала в дороге, пока мы летели в самолете, ехали на своей машине или в такси. Кэнди вытаскивала все, что насобирала минувшим вечером, и размещала эти предметы на развороте в альбоме, и они превращались в ее дневник; это не только бесценные дневники наших путешествий, но и настоящие произведения искусства, все они помещены в архив и бережно сохраняются.

Мы много путешествовали вместе с нашими друзьями — супругами Стэнли и Элиз Гринстейн, коллекционерами и издателями книг по искусству. Гринстейны основали «Джемини Пресс», где вышло множество литографий, эстампов и книг Раушенберга и Джонса, а также других известных художников. Давным-давно, в 1970-м, Стэнли и Элиз приютили у себя нашу труппу «Мабу Майнс», когда мы впервые выступали в Лос-Анджелесе. Кэнди задокументировала в своих дневниках наши совместные поездки в Индию, Италию и Бразилию. В одном из путешествий мы проехали от Кито, столицы Эквадора, до бразильского Манауса: пять дней плыли на лодке вниз по Амазонке. В Индии — стране, которую Кэнди считала невероятно колоритной и захватывающей, — мы побывали на северо-востоке — в Калимпонге, ездили на юг в Кералу посмотреть представления катхакали.

Бытовые условия в поездках порой были весьма нелегкие. Когда я работал над музыкой к «Поваккаци», мы совершили незабываемое путешествие по Африке. В определенный момент нам требовалось попасть из Гамбии в Мали. Заранее купили авиабилеты, приехали в аэропорт — и узнали, что супруге короля вздумалось прошвырнуться по магазинам в Париже. Наш самолет улетел, других рейсов не было. Нам сказали, что можно доехать наземным путем из Банджула в Бамако, но вначале придется переправиться через речную дельту — такую обширную, что мне вспомнилась Амазонка. Переправлялись на «арахисовых лодках» длиной двадцать пять — тридцать футов, но шириной — максимум четыре, их моторы тарахтели «патт-патт-патт-патт». Ты успевал пересчитать все эти «патты»: вот какие это были медлительные моторы. Лодки были наполнены арахисом — и ладно бы упакованным в мешки, но нет: это была просто лодка, доверху засыпанная арахисом.

Мой друг и спутник в этом путешествии, гамбийский музыкант Фодай Сусо, сказал: «Просто залезайте и садитесь на арахис». Итак, мы с Кэнди залезли в лодку, и Зак, который путешествовал с нами, тоже залез, и Майкл Рисмен — тоже.

Но Курт Мункачи и его жена Нэнси сказали:

— Мы в лодку не сядем.

— А что вы будете делать?

Они уже нашли альтернативный маршрут:

— Доедем до другого города, там пересядем на автобус и доберемся до Мали. Дня через три доберемся.

А ведь достаточно было переправиться через дельту: раз, и мы практически на месте.

Вскоре после того, как мы отплыли, начало смеркаться. Посередине лодки сидел парнишка с консервной банкой, и, как только мы отчалили, он принялся вычерпывать воду. Насколько я понял, это была его постоянная обязанность.

Когда мы доплыли до середины дельты, я обнаружил: берег за моей спиной пропал из виду, а берега впереди не видать. Мне стало ясно: если мотор заглохнет, мы сразу пойдем ко дну. Только благодаря этому моторчику — «патт-патт-патт-патт» — мы бороздили воду.

Заку тогда было лет пятнадцать. Перед отъездом Джоанн сказала мне: «Учти, ты должен привезти его домой в целости и сохранности».

Переправа продлилась минут сорок-пятьдесят, и все это время меня не оставляла мысль: «Ох ты господи. А если я потеряю Зака? Она меня убьет. А если мы и меня потеряем? Тогда она меня тоже убьет».

Но мы все-таки добрались до другого берега и поскорее выскочили из лодки.

Перемещения по суше во время той поездки тоже были сопряжены с трудностями. Мы нанимали не только машину с шофером, но и механика, чтобы сопровождал нас в пути. Механик сидел впереди, рядом с шофером, мы размещались сзади, на креслах в два ряда. Автомобиль какое-то время ехал нормально, преодолевал десять-пятнадцать миль, а потом останавливался. Механик вылезал, как-то умудрялся починить машину, снова занимал свое место, они с шофером запускали двигатель, и путешествие возобновлялось.

Нам удавалось перемещаться без особых проблем, но транспорт был крайне примитивный, а комфорт в местах, где мы ночевали, — весьма условный. В каком-то городке мы остановились в заведении, которое именовало себя гостиницей: это значило, что в комнате была кровать, а на кровати — простыня. Правда, давно не стиранная. Курт тут же заявил: «Пожалуй, сегодня я буду спать стоя — привалюсь к стене в углу». Кэнди прозвала это заведение «Отель „Ведро“», потому что вместо водопровода в номере было ведро с водой.

Кэнди не пугали бытовые