Затем профессор заговорил о привычке запирать двери, через которые можно было попасть в его служебные помещения. По его словам, на протяжении долгого времени он действительно имел привычку держать двери своих служебных помещений в колледже открытыми, и потому студенты могли спокойно туда приходить в его отсутствие. Однако подобная беспечность привела к тому, что ценное имущество лаборатории оказалось довольно быстро повреждено либо вообще исчезло. Следует пояснить, что ценное химическое оборудование — это посуда из благородных металлов [платины и золота], а потому ценность его отнюдь не метафорична.

По той причине, что постоянно открытые двери угрожают сохранности имущества лаборатории, профессор Уэбстер с некоторых пор принялся их запирать. Эта практика сделалась обычной, и удивляться тут нечему. Подсудимый заявил, что не понимает, почему обвинение посчитало, будто запертые после 23 ноября двери должны расцениваться как нечто аномальное и указывающее на преступные действия, якобы творимые за этими дверями.

Далее профессор Уэбстер коснулся вопроса происхождения следов нитрата меди на ступенях лестницы из лаборатории в большой лекционный зал. Он заявил, что это вещество было потребно ему в больших количествах, поскольку широко использовалось в его педагогической практике. Нитрат меди применяется для получения закиси азота, а последняя является важнейшим медпрепаратом, широко используемом при хирургических операциях, родовспоможении и различных болезненных манипуляциях. Поскольку врачи должны уметь работать с закисью азота, Уэбстер во время своих лекций много времени посвящал описанию методик получения этого вещества и его правильному использованию в медицинской практике.

Продолжая своё выступление, профессор уделил некоторое внимание тому, что с некоторой оговоркой можно было бы назвать попыткой создания alibi. Уэбстер постарался доказать, что на протяжении всей той недели, когда, по версии следствия, ему следовало заниматься уничтожением тела убитого им Джорджа Паркмена, он всё время оставался на виду большого количества людей. Все вечера с 23 по 30 ноября включительно он провёл дома, кроме среды [т. е. 28 ноября]. В тот вечер он в обществе дочерей ездил в город. В пятницу 23 ноября, когда он якобы убил Паркмена, профессор, по его словам, вообще не имел времени на расчленение, сожжение или иное занятие по уничтожению тела. После разговора с Паркменом он покинул здание колледжа — это произошло около 3 часов пополудни [т. е. приблизительно через 1 час после предполагаемого убийства]. Выйдя из колледжа, он отправился в сторону линии омнибуса, но по пути зашёл в ресторан Бригэма (по фамилии владельца Brigham) и взял там говяжью отбивную, которую привёз домой. Его времяпрепровождение в последующие дни также восстановлено в мельчайших деталях. Все эти факты проверялись полицией и нашли полное подтверждение. Поскольку они заставляют усомниться в его — Уэбстера — злонамеренных действиях в те дни, в зале суда о них предпочли не вспоминать. Поездка в среду в Бостон в обществе дочерей также проходила на глазах большого количества свидетелей, он в частности, посещал всё тот же ресторан Бригэма, пил там чай, затем заходил в книжный магазин и купил там книгу. Полиция, стремясь опровергнуть его alibi, проверяла мельчайшие детали той поездки, и факт покупки в тот день книги был ею подтверждён. Полиция даже отыскала купленную им книгу, хотя он успел передать её в другие руки.

Что же касается самообладания и спокойствия, поставленных ему в вину генеральным прокурором, то эта манера поведения выбрана профессором Уэбстером по совету защиты. По его словам, адвокаты требовали от него сохранения полного спокойствия и выдержки, и он следовал этим советам.

В самом конце выступления профессор Уэбстер коснулся вопроса происхождения приписанных ему стороной обвинения анонимных писем. Подсудимый заявил, что не писал их и призвал Бога в свидетели сказанному, после чего сообщил, что уже после начала этого судебного процесса его адвокаты получили записку, подписанную «Civis» [так была подписана одна из анонимок]. Произнеся всё это, Джон Уэбстер неожиданно повернулся в сторону зала и громким, отчётливым голосом провозгласил: «Я бы очень хотел, чтобы их автор или авторы вышли теперь вперёд и признались в авторстве, поскольку их бездействие может погубить невиновного».

Эта актёрская выходка явно не стала экспромтом — тут читалась «домашняя заготовка». В зале повисла звенящая тишина, Разумеется, никто из присутствовавших не встал и автором анонимок себя не назвал.

Речь профессора Уэбстера оборвалась в самый неожиданный момент, казалось, он продолжит говорить, но — нет! — поклонившись присяжным и судье, подсудимый опустился на своё место.

Сказанное им производило двоякое впечатление. Поскольку говорил Уэбстер быстро, практически без пауз, то речь его оказалась короткой и уложилась буквально в 10 минут. Всё-таки многолетний лекторский навык скрыть невозможно! Говорил подсудимый по существу, предметно, касался тем, имеющих отношение к обвинительному материалу. Нельзя назвать его речь пустой или бессмысленной, но вместе с тем совершенно очевидно, что в ней чего-то не хватало.

Трудно не заметить того, что профессор Уэбстер не высказался ясно и однозначно по вопросу собственной невиновности. В самом конце он изрёк что-то такое невнятное насчёт того, что если автор анонимок не сознается, то пострадает невиновный, но… что это за головоломный пассаж?! Если невиновный — это сам Уэбстер, то пострадает он вовсе не из-за писем, поскольку судят его не за написание анонимок, верно? Вдумайтесь на секундочку — человека обвиняют в убийстве… расчленении трупа… частичном его сожжении и выбрасывании в яму с нечистотами оставшихся фрагментов тела… Что должен чувствовать невинно обвинённый в подобном деянии? Как минимум, возмущение чудовищной ошибкой! Он будет терзаться душевной болью оттого, что облыжным обвинением скомпрометированы его близкие! Его будет угнетать горький страх весьма вероятной смертной казни и, разумеется, он будет переживать от одной только мысли, что истинный убийца не понесёт заслуженного наказания!

Ошибочно обвинённый человек испытывает сложнейшую гамму чувств — тут и горечь, и страх за судьбу свою и своих близких, и отчаяние, и бессилие, и надежда на торжество справедливости. Он, может быть, и скажет что-то про нитрат меди, про анонимные письма, про якобы первое письмо дочери [которое на самом деле не первое] — но это всё в его речи будет потом. Главное, с чего начнёт невиновный — он скажет в полный голос, что невиновен! А ведь именно этого профессор Уэбстер и не сказал!

Но этого мало. Невиновный человек, попавший в кем-то хитроумно расставленные сети и обвинённый в чужом грехе, постарается объяснить, как такое стало возможным.