перед ним один из трех граждан, привлекавшихся в прошлом году к административной ответственности за мелкие хищения в супермаркете «Грошик». Сведения на них в экстренном порядке подняли девчонки из группы ИАЗ, также не устоявшие перед Сашиным обаянием. Правонарушители были вызваны повестками, отправленными по почте. Номер первый позвонил около десяти часов и развязно спросил, с какого это перепуга он понадобился прокуратуре. Узнав основания вызова, обладатель наглого голоса презрительно фыркнул: «Хрень какая» и отключился. От номера второго каких-либо уведомлений не поступило.

Явка одного из трех вызванных самым по нынешним временам малоэффективным способом являлась достаточно высоким показателем. Кораблёв расценил это как добрый знак в своем предприятии.

Причина чудаковатости не проигнорировавшего повестки товарища Сутерьмы Всеволода Владимировича прояснилась после того, как он назвал свою должность. Он работал врачом психиатром в специализированном доме-интернате для инвалидов и престарелых.

— Я что-то вас не припомню, — сказал Кораблёв, указывая Виктору Владимировичу на стул напротив своего стола. — Я по вашему интернату несколько убийств расследовал, контингент у вас еще тот.

— Несчастные люди, — уклончиво ответил Сутерьма, опустился на край стула и добавил, слегка привстав: — Извините, что не смог явиться в указанное время. В первой половине дня у меня приемные часы.

Саша отметил высокую гражданскую позицию доктора и решил, что журить его за ковырянье стены не стоит. Все равно по заверениям шефа во втором квартале их контору ожидал ремонт.

Всеволод Владимирович на вопросы отвечал обстоятельно, хотя смущения не скрывал. Вспоминать обстоятельства стыдного происшествия, приключившегося с ним в октябре прошлого года, ему явно не хотелось. История оказалась до боли похожей на Олину, только в ней охранник предъявил претензии Сутерьме после того, как тот прошел через кассу, расплатившись за товар, находившийся в его корзинке. И в кармане психиатра обнаружился не шоколадный батончик, а пачка печенья. Ему тоже предлагали оплатить на месте в пятикратном размере стоимость якобы похищенного им товара под условием не давать официального хода случившемуся. Но Всеволод Владимирович, к рукам которого за сорок девять лет жизни не прилипло чужой копейки, запротестовал против самооговора. Далее все пошло по накатанному сценарию — вызов и приезд милиции, составление протокола, явка к судье, которая за пять минут отправила правосудие, наложив на правонарушителя штраф.

— Понимаете, Александр Михайлович, — доктор напирал на обстоятельства, по его убеждению полностью доказывавшие его невиновность, — мой рацион исключает мучное, тем более сдобное печенье, в котором содержится огромное количество полисахаридов. Отсюда вывод: причины завладевать продуктом, в котором я не испытываю потребности, отсутствовали.

Набирая на компьютере объяснение Всеволода Владимировича, Кораблёв вслух разделял его возмущение, понимая, что опротестовать постановление судьи о наложении штрафа прокурор сможет лишь при наличии задокументированных признаний аферистов. Но такая кручёная публика на голом месте не колется.

Выбор мелкими мошенниками жертв был Саше понятен: чудаковатый очкарик, хорошо одетая девушка с интеллигентным лицом, такие должны были принять правила игры и по тихому в подсобке откупиться от позора. Наверняка и другие пострадавшие от крохоборов относились к похожим социальным группам. Если схема срабатывала, жулики получали примерно по полсотни рублей на рыло. Мелочь, а приятно, на пивко, на сигареты. В том случае, когда лжеворишка начинал артачиться, аферисты вводили план «Б» и набирали по телефону «02». При этом они ничем не рисковали, ведь лоха прихватили с товаром на кармане. И сколько, уважаемый, не стучи себя кулаком в грудь, сколько не клянись самым дорогим на свете, факты против тебя. А факты, как гласит избитая аксиома, вещь упрямая. Для шайки важно было не зарываться. Спектакль не следовало разыгрывать чаще, ну скажем, одного раза в две недели, чтобы количество не переросло в качество. По большому счету, в другой ситуации Кораблёв, перед которым по занимаемой должности стояли задачи абсолютно другого уровня, отмахнулся бы рукой от подобной мелочевки. «Это не прокуратуры головняк!» сказал бы. Но эти сучьи потрохи испортили нервы его невесте, и они обязаны люто пожалеть о своем паскудстве.

— И что, сейчас дело откроют в связи с вновь открывшимися обстоятельствами? — судя по формулировке, доктор Сутерьма коротал долгие холостяцкие вечера за просмотром детективных сериалов, состряпанных людьми, на пушечный выстрел не приближавшимися к следствию.

У Саши не было времени объяснять человеку мирной профессии значение процессуального понятия «возобновление производства по делу ввиду новых обстоятельств» и пределы его применения. Да и не хотелось лишать хорошего, судя по всему, человека надежды на торжество справедливости. Сутерьма прочитал и подписал своё объяснение, Кораблёв отметил ему повестку, пообещал позвонить, если будут новости, и они распрощались.

Наскоро перекурив, Саша подвинул к себе телефон, настраиваясь на разговор с кем-нибудь из старожилов милиции, могущих располагать информацией на рецидивиста Шустрова. Неделю назад такой ход он сделал бы в первую очередь, но теперь, направив в суд дело Рязанцева, Кораблёв испытывал комплекс вины.

«И чего мне теперь — до пенсии из скорлупы не высовываться?! Саша прибегнул к наезду на собственное самолюбие, В конце концов, не только Оля моя пострадала, доктор вот, божий человек. Наверняка другие еще нормальные люди попались на эту разводку».

Мысль связаться с Птицыным Кораблёв откинул. Львович мог упрекнуть, что прокуратура промышляет ерундой, вместо того чтобы вваливать по заказному убийству.

«Да он такую шушеру уголовную и не знает, наверное. У него другая клиентура была, организованная», — Саша нашёл уважительную причину не звонить подполковнику и решительно набрал номер начальника уголовного розыска.

Моторный Борзов откликнулся после первого гудка. На приветствие Кораблёва он отреагировал в своем репертуаре.

— Здравия желаю, товарищ прокурор! Мне с вещами на выход, да?! Готовиться к заезду в камеру «бээс»?

Саша, изо всех сил сдерживая эмоции, объяснил майору, что шуточки его не смешные и попросил воздержаться от клоунничанья. После внушения начальник УР сделался преувеличенно официальным и принес извинения исполняющему обязанности межрайонного прокурора от имени службы и от себя лично. Правда, официоза ему хватило ненадолго. Выслушав суть Сашиного обращения, он вновь обернулся собой.

— Александр Михайлович, я тот человек, который тебе нужен. Это ж, ёксель-моксель, крестник мой. В девяносто шестом году я его на кармане в троллейбусе повязал. Прикинь, в воскресенье, как путный, поехал с женой на рынок, а он у бабки кошелек подрезал. Бабка рюхнулась, заверещала на весь траллик. Шустрый кошелек скинул и на выход ломиться. Прямиком мне в руки. Я его за хибон хвать: «Стоять, уголовный розыск!». А он, человек нехороший, бритвой мне рукав пуховика распорол.

— Такой дерзкий?

— Что ты! Психопат! Ну я его скрутил, конечно, из троллейбуса выволок, мордой в асфальт. А жене говорю: «Галин, поход на рынок отменяется,