«В ноябре 1749 года моя зубная боль возобновилась; я была вынуждена лежать в постели, у меня была сильная лихорадка из-за продолжительности боли; так как я не знала покоя в моей спальной, примыкавшей к апартаментам Великого князя из-за его скрипки и собак, то я употребила все средства, чтобы склонить Чоглокову распорядиться перенести мою кровать в третью комнату, куда не доходили звуки того шума и гама, который Великий князь постоянно производил у себя. Избранная мною комната была не очень-то удобна для человека, страдавшего флюсами, ибо три стены ее были в окнах; я приютилась с моей кроватью у четвертой стены возле печки. В декабре мы уехали из Москвы. По дороге моя зубная боль возобновилась… Я приехала с невыносимой болью, которая вывела меня из терпения; я послала за Бургавом и попросила, чтоб он велел вырвать мне зуб, который заставлял меня так страдать. Он хотел отложить это до следующего дня, но я так умоляла, что он согласился; позвали Гюйона, моего хирурга, и приготовили все для этой операции. Меня посадили на пол, Бургав сел против меня по правую руку, а Чоглокова в том же направлении по левую, они держали меня за руки, а Гюйон подошел сзади и схватил мой больной зуб своим инструментом; повернув зуб, он почувствовал, что ломает мне челюстную кость, но продолжал рвать и вырвал кусок этой кости вместе с зубом. Во всю жизнь я не испытывала боли, подобной той, какую почувствовала в эту минуту; она была так сильна, что когда зуб был извлечен, у меня из глаз и из носу текли слезы… когда я смогла снова заговорить, я сказала Бургаву, что половина зуба осталась на месте; Гюйон захотел в этом удостовериться и собрался ощупать пальцем это место, которое я указала… он убедился, ощупав его, что один из корней зуба остался у меня во рту, тогда как вместе с самим зубом был вырван кусок челюстной кости величиной с десятикопеечную серебряную монету. Как только зуб был извлечен, я почувствовала облегчение; я хорошо проспала ночь, и на следующий день уже была в состоянии переехать в город…».

Записи, относящиеся к марту-октябрю 1750 года: «Устрицы были очень вкусны; я их съела штук двадцать, после чего пошла снова лечь, и проспала до того времени, когда нужно было одеваться к Пасхальной заутрене. Пока я одевалась, я уже почувствовала боли в желудке, но так как я всегда относилась с пренебрежением к такого рода болям, то пошла в церковь. Во время заутрени мое нездоровье усилилось; я все-таки прослушала половину обедни, но после Евангелия была вынуждена выйти из церкви…мое нездоровье усиливалось, у меня были постоянные и очень сильные боли в животе; послала за Бургавом; но он ушел причащаться в свою церковь; наконец мои боли перешли в понос, что меня облегчило. Княжна Гагарина, трусливая по природе и находясь со мной одна, ежеминутно спрашивала меня: “Не хотите ли, чтоб я послала за вашим духовником?” Несмотря на ужасные страдания, которые я испытывала, я не могла удержаться от смеха при виде страха, который она выказывала… Наконец пришли мои люди, а также доктора… Меня заставили принять дозу ревеню, и моя болезнь прошла… В течение этого года у меня был настолько сильный насморк, что я употребляла до дюжины носовых платков в день, причем меняла их только тогда, когда они были мокры насквозь; когда я сморкалась, я чувствовала, как эта мокрота шла из груди… В начале октября я схватила вследствие насморка лихорадку, от которой у меня осталась небольшая скрытая лихорадка, повторявшаяся каждый вечер. Бургав на этот раз счел меня чахоточной; он поспешил достать ослицу и заставил меня каждое утро в шесть часов утра пить в постели только что сдоенное молоко, после чего я спала еще два-три часа. Это принесло мне пользу и избавило от насморка и от лихорадки».

Как видим, в молодости Екатерина отличалась хорошим здоровьем, которое не смогло существенно пошатнуть резкое изменение образа жизни (климата, условий быта и питания), связанное с переездом в Россию. Наиболее серьезным заболеванием в эти годы была перенесенная ею в 1744 году пневмония, осложнившаяся, по-видимому, каким-то гнойным процессом в бронхах. Что касается хирургических вмешательств на челюсти в 1749 году, то, скорее всего, оно потребовалось ввиду формирования одонтогенного остеомиелита (гнойного воспаления кости), возникшего вследствие запущенного, не леченного кариеса. При этом инфекция вследствие гангренозного распада пульпы проникает через корень зуба в его оболочку (с возникновением периодонтита) и далее в ткань челюсти. Следует отдать должное придворным медикам Елизаветы Петровны – судя по тому, что состояние Екатерины быстро улучшилось и не возникло дальнейших гнойных осложнений, операция на челюсти была выполнена своевременно.

Гораздо интереснее и труднее оценить «аномалию черепа» Великой княгини. Описанное Екатериной отверстие может относиться к так называемым эмиссариям (выпускникам) свода черепа. Указанное образование обычно располагается в проекции задних отделов стреловидного шва, является каналом и несет в себе сосуды (вены, артерии). Такие теменные отверстия встречаются у 33–87 % людей, обычно на правой стороне, достоверно чаще у женщин, чем у мужчин (Сперанский В.С., 1988). Обычно диаметр этих образований не превышает 1,5–2,0 мм, однако описаны отверстия размером 2–3 см (Майкова-Строганова В.С., Рохлин Д.Г., 1955). В пожилом возрасте часть отверстий облитерируется (зарастает). Наиболее простое суждение неспециалиста о голове Екатерины в молодости заключается в сохранении на длительный срок так называемого «родничка». Задний, затылочный родничок располагается между теменными костями и вершиной затылочной кости и имеет треугольную форму. В норме он закрывается в первые месяцы после рождения (иногда, крайне редко, на 2-ом году жизни). Поэтому версия о «родничковом» характере описанного дефекта сразу отпадает. Еще одним возможным вариантом сохранения отверстия на своде черепа (или его имитации) могла явиться так называемая кость инков, образующаяся в результате внутриутробного отделения верхней части чешуи затылочной кости и сохраняющая в зрелом возрасте определенную подвижность от рядом расположенных образований (Мовсесян А.А. и соавт., 1975). Менее вероятный вариант – так называемая шовная (Вормиева – по имени автора) кость – небольшое образование, локализирующееся в области швов свода черепа и возникающее в результате аномалий сращения костей. При целенаправленном обследовании подвижность кости инков может определяться в ряде случаев и на ощупь. Как видим, наиболее достоверным диагнозом аномалии черепа у Екатерины является, все же, заросшее с возрастом теменное отверстие.

Что касается прыщей на лице (по-видимому, это были юношеские угри, обусловленные эндокринными расстройствами в период полового созревания), флюсов (гнойных процессов в мягких тканях челюстей, осложнявших не леченный должным образом кариес), головных болей, насморка, «ипохондрии»