В настоящее время доказано, что половая активность женщин положительно коррелирует с удовлетворенностью профессией, наличием других интеллектуальных увлечений, общественной деятельностью и жизнерадостностью (Schnabl S., 1976; Starke K., Friedrich W., 1984). Интересны в этом плане данные о сексуальной активности в браке мужчин и женщин старше 60 лет: хотя более половины из них прекращают в этом возрасте половую жизнь, 13 % продолжают ее даже после 70 лет (Verwoerdl A., 1976). Думается, на оценку сексуального поведения Екатерины II оказал влияние и принцип традиционного «двойного стандарта», господствовавший в отношении поведения полов многие века до середины XX столетия: что разрешалось мужчине, то запрещалось женщине. Я далек от оправдания бесспорной сексуальной распущенности императрицы. Слишком тяжелый финансовый ущерб государству и моральному состоянию общества это нанесло. Но нельзя и рисовать ее человеческий портрет лишь черной краской. Просто «принцесса Фике», как называли ее в юности, стала продуктом своего бурного времени и непростой противоречивой судьбы…

* * *

Как врачу, мне показалось интересным проследить изменения состояния здоровья Екатерины в молодости, когда формируется тот физиологический потенциал, с которым человек проходит зрелые годы. Фактически, единственным источником для этого оказались «Записки» императрицы, содержащие обстоятельные сведения о ее жизни в России с 1744 до 1752 года. Я позволил себе привести ряд пространных цитат из этой книги, чтобы не искажать авторским изложением своеобразный стиль рассказа Екатерины о своих заболеваниях.

19 февраля 1744 года у Великой княгини возник сильный озноб, она «настолько потеряла сознание, что не помнила ничего из происходящего в течении двадцати семи дней, пока продолжалась эта ужасная болезнь. Бургав, лейб-медик, по чрезмерному жару и по боли, которую я чувствовала в правом боку, признал сразу, что это выраженный плеврит; но он не мог убедить мать, чтобы она разрешила пустить кровь. Видя у меня такой жар, она думала, что я могу заболеть оспой, которой у меня еще не было. Итак, я оставалась без всякой помощи, если не считать каких-то припарок, которые прикладывали мне на бок со вторника до субботы… Лесток доложил императрице… Она села у моего изголовья и держала меня на руках, пока мне пускали кровь; я пришла немного в себя в эту минуту и увидела, что все очень суетились вокруг меня. Но несколько минут спустя я снова впала в забытье… Мне пускали кровь шестнадцать раз, пока нарыв не лопнул. Наконец, накануне Вербного воскресенья ночью я выплюнула нарыв. Доктора Санхец и Бургав не покидали меня, и после Бога их заботам обязана я жизнью».

Записи, относящиеся к маю 1746 года: «Я сидела и скучала дома одна или же с глазу на глаз с Чоглоковой, которая говорила мне лишь неприятности; от такой ли жизни, или от внутреннего предрасположения, но я почувствовала приступы ипохондрии, которая часто заставляла меня плакать… позвали доктора Бургава. Он мне посоветовал пустить кровь; я согласилась, и Чоглокова, к моему великому изумлению, предложила мне прогулку в саду и принесла мне три тысячи рублей в подарок от императрицы… я была очень худа в то время и после тяжелой болезни, которую я перенесла в Москве, Бургав в течение семи лет опасался, как бы у меня не было чахотки. Удивительно, что ее у меня не было, потому что в течение восемнадцати лет я вела такую жизнь, что десяток иных могли бы сойти с ума… Весь тот год я была подвержена почти постоянным головным болям, сопровождавшимся бессонницей. Крузе имела притязание их лечить, принося мне вечером, когда я уже была в постели, стакан венгерского вина, я отказывалась от этого якобы лекарства против бессонницы, и Крузе его осушала за мое здоровье. Я пожаловалась на эти боли доктору Бургаву. Этот последний, человек выдающегося рассудка, которому небезызвестны были и жизнь, какую меня заставляли вести, и обстоятельства, в каких я находилась в отношении к мужу и к окружающим меня, просил показать ему голову утром, до прически; он долго ощупывал мне череп и наконец сказал, что хотя мне семнадцать лет, но голова была еще в таком состоянии, как у шестилетнего ребенка, и я должна беречься, чтобы не простудить темя, словом, головные кости еще не срослись; он сказал мне, что кости срастаются к двадцати пяти-шести годам и что это было причиной моих головных болей. Я последовала его совету и, действительно, впадина, которая ощущалась между костями моей головы, исчезла лишь к двадцати пяти-шести годам, как он и предсказал».

«…6-го января 1748 года я встала с сильной болью в горле, с тяжелой головой и с недомоганием во всем теле. Однако я оделась, чтобы пойти к обедне… вернувшись в комнату, я была принуждена лечь, так как у меня сделалась лихорадка и всю ночь был очень сильный жар. Когда я проснулась, Крузе, подойдя к кровати и посмотрев мне в лицо, громко вскрикнула и сказала мне, что у меня, наверное, оспа. Я ее смертельно боялась; я посмотрела на свои руки и грудь и нашла ее сплошь покрытой мелкими красными прыщиками. Послали за доктором Бургавом; явился лейб-медик граф Лесток и все думали, что у меня оспа. Мой хирург Гюйон сказал мне, впрочем, что это еще очень сомнительно и это, может быть, какая-нибудь иная сыпь, например, корь или то, что по-немецки называют Rothepriesel (краснуха – Ю.М.) … он один не ошибся; на этот раз я отделалась страхом».

Записи, относящиеся к январю 1749 года: «Я была принуждена оставаться в своей комнате в первое время пребывания в Москве из-за необыкновенного количества прыщей, высыпавших у меня на лице; я смертельно боялась остаться угреватой; я послала за доктором Бургавом, который дал мне успокоительные средства и разные разности, чтобы согнать прыщи с лица; наконец, когда ничто не помогло, он вытащил из кармана маленький пузырек талькового масла и велел мне капнуть одну каплю в чашку воды и мочить этим лицо от времени до времени… Действительно, тальковое масло очистило мне лицо и дней через 10 я могла показываться… Однажды, когда императрица и Великий князь были на охоте, я почувствовала сильнейшую головную боль, такую, какую я едва ли когда-либо с тех пор испытывала. Чоглокова предложила мне прогуляться; я согласилась, но боль от этого только усилилась; я вернулась в свою комнату и легла; едва я очутилась в своей постели, как у меня началась сильнейшая рвота. Эта головная боль и рвота продолжались всю ночь; позвали Бургава; он мне дал всякого рода лекарства; наконец я заснула; на другой день он мне пустил кровь; я была очень слаба