Так, когда в “Правде” появилась статья, восхваляющая “Разгром” Фадеева и определяющая этот роман как первую крупнейшую победу советской литературы, формалисты навалились на Фадеева, обвиняя его в эпигонстве, в том, что он переписывает Толстого и проч. Чем же отличаются выступления Эйхенбаума в 1945 г.? Ничем. Значит, время идет, а люди не меняются. Иначе как системой взглядов это назвать нельзя. Мы видим это не на одном Эйхенбауме, но и на других ученых, которые упомянуты в докладе и правильно объединены в одну группу.

Я не собираюсь вскрывать эту систему взглядов в каждом из названных здесь космополитов, но достаточно бегло взглянуть, скажем, на Азадовского, который и 10, и 20 лет тому назад стоял на таких же позициях, какие он проповедует нынче. Позиции эти совершенно неотличимы. Мы, когда были студентами и читали книжки Азадовского, с удивлением узнали, что сказок Пушкина нет, а есть сказки бр[атьев] Гримм. То же самое у Жирмунского.

Кстати, встает вопрос о том, кого способны воспитать эти люди. Здесь упоминался проф[ессор] Жирмунский, и в связи с этим мне хочется сказать, кого выучил Жирмунский, кого он привел в науку, от кого из них советская наука пользу имеет. Мы увидим, что пользы никакой, один только вред. Он выучил Левинтона[799], ныне арестованного органами государственной безопасности; Эткинда, разгуливающего по городу и читающего курс советской литературы, – насквозь прогнившего эстета, который охаивает советскую литературу в частных разговорах, а вечером читает лекции на эти темы, человека абсолютно беспринципного; Шора[800], эстета до мозга костей. Все это люди, которые когда-то были близки к проф[ессору] Жирмунскому.

Сейчас мы имеем возможность проверить продукцию, которую выдал нам проф[ессор] Жирмунский. Это мало сказать брак, это – преступный брак, потому что это брак в области идеологии.

Это все по поводу вреда, который нанесли космополиты Эйхенбаум, Жирмунский, Азадовский. Очень большой вред нанес Гуковский.

Вред, который нанес Гуковский, тем более опасен, что яд, которым он действует на молодежь, очень тонкий яд. Среди студенчества бытует слово, которое произносится как “гуковизмы”. Под “гуковизмами” подразумевается необычность, бегство от плоского, пошлого, утонченное, проникновенное отношение к материалу. А что это означает на деле? Голое эстетство, формализм, отказ от здорового отношения к литературному материалу, от правильной партийной оценки. Под влиянием “гуковизма” студенты пускаются в тонкие поиски сложностей и выражают свое неодобрение, когда все просто. Отсюда разговоры о советской литературе, с которыми мне приходилось сталкиваться среди студентов. На собрании выступает студент Ершов[801] и вдруг начинает нести такую околесицу о советской литературе, что слушать невозможно. А когда прислушаешься, то почувствуешь яд, который занесен в студенческие мозги Гуковским. Советская литература Ершову кажется плоской, примитивной, в ней нет ни сложных душевных конфликтов, ни рефлексии, – все серо, однообразно. Т. е. мы имеем здесь поиски этой “сложности” в худшем смысле слова. Поэтому я понимаю слова студента Косарева, что, дескать, нам голову взбаламучивают. Этот туман вокруг теории стадиальности сбил с толку не только студентов, но и некоторых ученых, которые склонны были полагать, что теория стадиальности дает некое откровение. А если этот туман рассеять, то все увидят под шелухой примитивного формализма вреднейшие мысли в условиях ожесточенной теоретической борьбы нашей современности, потому что теория стадиальности рассматривает литературный процесс в едином социальном потоке. Весь вред этого достаточно ярко был высказан до меня, главным образом, в докладе.

Еще одно замечание. Иногда космополиты, формалисты, эстеты хотят создать впечатление внутренних разногласий, внутренних споров. Так было и с теорией стадиальности. Люди спорили между собой, как будто имеются разные точки зрения на теорию стадиальности. Однако, на мой взгляд, споры космополитов, эстетов, формалистов – это только выдуманные споры, потому что позиция их одна и та же.

Это только часть того, что можно было бы сказать на эту тему, но вывод отсюда ясен и совершенно прост.

Задача наша: разоблачить до конца, в первую очередь перед лицом студенчества, всю эту группу космополитов. Это, товарищи, имеет огромное значение. Чтобы не слышать больше сочувственных, тихих вздохов по поводу того или иного формалиста или эстета, нужно в открытую их разоблачать, чтобы никаких корешков не оставлять на последующее время.

Во‐вторых, нужно до конца расчистить факультет от космополитов и эстетов, людей с чуждой нам буржуазной идеологией. Нужно присматриваться к тому, что не было упомянуто.

Здесь говорилось о Бялом. Я не слышал семинара и спецкурса Бялого, но однажды меня удивил следующий факт. Пришли ко мне студенты IV курса на семинар, чем-то расстроенные. Оказывается, они находятся под впечатлением лекции Г. А. Бялого. В чем же была суть лекции? Видите ли, Григорий Абрамович рассказывал, что Шопенгауэр влиял на позднего Тургенева, что у позднего Тургенева было много размышлений, раздумий перед смертью насчет того, что все бренное, все тленное и т. д. Мы почувствовали, что и сам Григорий Абрамович так думает, и нам как-то стало не по себе.

Я это простыми словами выразил, а Григорий Абрамович – блестящий лектор, знает способы воздействия на аудиторию, превосходно этими способами владеет. Вот они и вышли из аудитории такими потрясенными.

Мне рассказывали студенты семинара Ларина (я не беру ответственности за это и хотел бы, чтобы слушатели этого семинара выступили и сказали – правда это или нет), что после всех этих дел, после разгрома антипатриотической группы критиков‐космополитов, Ларин снижал в своем семинаре значение драматургии Горького. Конкретно он говорил, что у Горького в “Мещанах” нет образа настоящего революционера, нового человека. Помимо этого Ларин как будто ориентировал студентов на безыдейные пьесы в советской драматургии, скажем, “Мандат” (в постановке Мейерхольда). Я высказываю это не в утвердительном смысле, потому что не уверен, правда ли это. Но поскольку разговор такой был, нужно, чтобы это прозвучало с кафедры со стороны студентов этого семинара – так это или не так.

Я привожу примеры с Бялым и Лариным в доказательство того, что нужно продолжать присматриваться к тому, что делается на факультете, чтобы мы с честью могли сказать партии, что выполняем постановление Центрального Комитета о воспитании нашей молодежи в коммунистическом духе»[802].

Затем со сдержанной критикой профессора Б. Г. Реизова выступил студент И. Ф. Соломыков, завершавший свою речь словами:

«…Начиная с 1946 г., с каждым годом, в связи с тем, что Борис Георгиевич не чужд тому, что происходило в нашем государстве, читал все статьи и все постановления ЦК по идеологическим вопросам, он все больше начал уделять внимания всяким декларативным постановкам методологических вопросов, все