ночной гость не любил яркого света, то ли сам Бурый маг милосердно хотел опустить завесу полумрака над его безобразием, не желая еще больше его тревожить, пугать и смущать.

— Вот, Гэндальф, тот, о котором я тебе говорил… Тот, кого я называю Шмыром. — Радагаст осторожно положил руку своему подопечному на плечо — и тот, съежившись, что-то глухо, невнятно пробормотал под нос. Некий звук родился в глубине изувеченного горла: «Мы-ы-ыр… ш-ш-мы-ы-ы-р…» — и Гэдж внезапно понял, что Пучеглаз — немой… вернее, у него отрезан язык. — Тот единственный, — Бурый маг выжал подобие слабой улыбки, и в его золотисто-карих, цвета гречишного меда темных глазах остро блеснуло сострадание, — кому известна тайная тропа к Черному Замку…

* * *

«Эта история случилась в давние незапамятные времена на берегу неведомого синего моря. Жили в высоком белокаменном городе Прекрасная Дева — светлая, как солнечный день, — и Храбрый Воин — бесстрашный, как темная ночь. Они любили друг друга, не чая души, и вот-вот должно было состояться пышное и долгожданное свадебное торжество. Но могущественный и страшный Колдун, восхищенный красотою Прекрасной Девы, тем временем посватался к ней — и получил отказ. Вознегодовал он и, терзаясь обидой, затаил в сердце черную злобу, поклявшись отомстить счастливым влюбленным. Он напустил на город жуткое Проклятие — бубонную сель, проникшую за стены с восточным ветром и окутавшую улицы темным болезнетворным туманом. И в высоком белокаменном городе начался Мор… В каждый дом вползала смертоносная хворь, заглядывала в каждое окошко, косила без разбора мужчин, женщин, детей, стариков — и опустилась на город холодная тьма, и воцарились в прекрасной столице хаос и ужас. Плач и стенания раздавались на каждой улице и в каждом дворе, и звучали повсюду горестные стоны, и поднимался к небу смрадный дым от пожарищ и заваленных вспухшими трупами изгарных ям. И тогда торжествующий, злорадствующий Колдун явился к Храброму Воину и сказал: существует единственный способ спасти город и оставшихся жителей от чумы — Храбрый Воин должен сам, своими руками принести в жертву Прекрасную Деву, окропив её кровью родную землю: в тот миг, когда остановится сердце красавицы, вырванное из груди, заклятие будет снято, и поветрие навеки покинет город. Иначе — погубит всех его жителей, и стар, и млад, даже тех, кто, ища спасения, успеет бежать… В живых останутся только Храбрый Воин и Прекрасная Дева — одни посреди чудовищной всеобщей могилы. «Решай! Сможете ли вы после этого жить — заплатив за ваше счастье такой ценой?» — посмеиваясь, добавил злобный Колдун и — исчез, оставив Храброго Воина один на один перед лицом предстоящего ему нелегкого выбора…»

Гэдж стиснул зубы. Окончание рассказа он так и не написал. Не смог.

Негромко всплескивала вода в реке. Андуин дремал — широкий, величавый; противоположный, западный берег лежал на расстоянии полумили: где-то там, за темной полосой спускающихся к воде деревьев располагался скрытый от посторонних глаз негостеприимный Лориэн. Над каймой мелкого речного песка пышно и густо клубились раскидистые кусты ивы, полоскали в темной воде растрепанные плети гибких ветвей. Тёплые речные сумерки были напитаны покоем и умиротворением, лишь где-то неподалеку хрипло и отрывисто покрикивала какая-то склочная цапля.

— История стара как мир… Слишком уж серьезное и трудное испытание взвалил ты на плечи этого бедняги, друг мой. — Гэндальф, разглаживая на коленях завернувшийся уголок бумажного листа, невозмутимо попыхивал трубкой. Весь день волшебник пропадал не то в лесу, не то на окраине болот, и Гэдж уже не надеялся увидеть его нынешним вечером — но Гэндальф неожиданно сам вышел из леса к этому облюбованному Гэджем затончику на берегу реки, где, на исходе дня улизнув из Росгобела, орк без затей устроился с удочками. — Ну и чем же, интересно, дело закончилось?

— А по-твоему — чем? — спросил Гэдж.

— Даже представить боюсь… Кажется, самое время появиться на сцене бравому воину Анориэлю с хитроумным планом спасения и накостылять злобному Колдуну по черепушке.

Гэдж досадливо покраснел.

— При чем тут Анориэль? Да и смерть Колдуна Проклятие все равно не остановит.

— Тогда что?

— А ничего, — буркнул Гэдж. — Храбрый Воин и Прекрасная Дева сбежали из обреченного города, поселились в уединенной хижине на берегу тихого живописного пруда и прожили всю долгую жизнь мирно и счастливо. И умерли в один день.

— И никогда не вспоминали о том, что в оставленном ими зачумленном городе погибли тысячи ни в чем не повинных людей?

— Нет, — сказал Гэдж сквозь зубы. — А зачем?

— Да уж, действительно, незачем, — пробормотал маг. — Только настроение себе портить.

Орк неопределенно махнул рукой.

— А что, по-твоему, еще могло бы произойти? Храбрый Воин и Прекрасная Дева, держась за руки, должны были взойти на жертвенный камень? Воин вонзил бы Деве в сердце острый клинок, а потом, рыдая над её телом, перерезал бы себе горло, ибо дальше прозябать в этом унылом мире ему было бы ни к чему? А вокруг стояла бы вселенская скорбь и горестный плач… И взошло бы солнце… И все хворые разом выздоровели бы, увечные — исцелились, убогие — воодушевились, сирые — очистились… А затем парочку с почестями похоронили бы в одной могиле, и ласковый дождик лил бы над ними свои слезы, и налетал бы с моря свежий ветерок, и густо цвели бы на могиле незабудки или что там еще цветет, и порхали бабочки, ну и происходила бы всякая прочая жизнеутверждающая лабуда… Так, да? — Гэдж язвительно хмыкнул. — Разве по-настоящему на такое кто-нибудь решился бы, Гэндальф? Пожертвовал бы жизнью самого близкого и любимого человека ради того, чтобы спасти пару тысяч совершенно незнакомых и посторонних людей?

— Это всего лишь сказка, Гэдж, — помолчав, сказал маг. — А сказки призваны вдохновлять на подвиги.

— Ну да, конечно. А если я не хочу, чтобы это была «всего лишь сказка»?

— Ого, — пробормотал волшебник. — Ты меня пугаешь.

— Это чем же? Дурацкими идеями?

— Тем, что пытаешься задавать вопросы, на которые однозначного ответа не существует. — Он внимательно посмотрел на орка.

— Угу, — пробормотал Гэдж. — И лучше бы мне не заниматься ерундой, а потратить время на что-нибудь дельное и полезное. На мечах бы научиться сражаться, что ли. Или хотя бы ножи метать…

Гэндальф покачал головой.

— В этом несовершенном мире и без того слишком много крови, боли и бессмысленных войн. А написать мудрую, добрую и нужную книгу — куда более достойное и великое деяние, нежели сровнять с землей тысячу городов и истребить тьму людей. Слово в умелых руках — мощное оружие, Гэдж, уметь обращаться с которым дано