башне имелись комнаты, обставленные мебелью, к ним вела лестница. В прежние времена ею пользовались любители удовольствий, чтобы незаметно выбраться из замка. Многими коридорами, в которых непременно запутался бы всякий, кто недостаточно хорошо их знал, она сообщалась с главной частью замка и имела внизу маленькую, едва заметную дверь, выходившую в узкий проход между замком и рекой. Дверь была постоянно заперта, так как обитатели этой части замка предпочитали попадать на улицу, пройдя через малый двор замка на большой, а оттуда на площадь или в увеселительный сад, в глубине которого располагался музей. Вот почему замок этой маленькой двери совсем заржавел и опытному в этих делах Кастеляну стоило больших усилий отворить ее и смазать, чтобы она не издавала предательских звуков. Отмычки Кастелян в таких случаях, использовал уверенно, а потому настоящий ключ не взял с собою.

– Посмотри, – прошептал, остановясь у железной решетки, товарищ Кастеляна, которого тот назвал Карлом, – ты видишь свет в окне наверху?

– Я уже давно его заметил – маленькая Минна дает знать, что все в порядке.

– Не заметил ли его сторож или полицейский?

– Не трусь. Кто может знать, зачем здесь свет. А вот если какой-нибудь камердинер вздумает сегодня до полночи справлять крестины, как вчера, вся наша работа может пойти к черту. Свет означает, что мы можем идти, вот уж за это я поцелую Минну и прижму ее к груди – она это любит.

– Останется она в замке?

– Сохрани Бог, она бежит с нами! Ты ее увидишь, но не прикоснешься к ней! Это благочестивая девушка. – Кастелян прищелкнул языком. – Ночь с нею, черт подери, стоит целой жизни. Какое у нее тело! Даже Эсфирь в сравнении с ней ничего не стоит!

– Ты раззадорил меня, черт возьми! За такую девку много отдашь.

– Минну не купишь! Когда я третьего дня ночью снова был у нее в комнате, слишком близко подошел к ней барон и протянул кошелек с золотом. Ну и что, ты думаешь, он получил взамен?

– Поцелуй?

– Нет, пощечину, от которой у него порядком зазвенело в ушах. А это камергер короля!

– Хуже не придумаешь!

– Ну, зато он больше не придет! Однако она говорит, что наше дело не терпит отлагательства, потому что этот Шлеве, кажется, славный гусь. Готов побожиться, это он давал мне работу через Роберту, и уверен, что старая чертовка…

– Помяни Господи ее душу, – грубо засмеялся Карл.

– …что старая чертовка не отдавала мне и десятой части добычи! У нее были тайные дела с этим Шлеве!

– Но в конце концов ты отнял у нее и остальное!

– Да, я не люблю, чтобы меня обманывали!

– То есть, чтобы брались не за свое дело.

– Глупый! Я никогда не занимаюсь обманами; это слишком просто для меня, – серьезно заключил Кастелян.

– Да, у тебя дела посерьезней. На, пей.

Оба товарища, часто прикладываясь к бутылке, так как холодный ветер дул им в лицо, а дождь и снег промочили все платье, достигли наконец прохода, соединявшего Соборную улицу с ближайшим переулком. Этот маленький, мрачный переулок, похожий в начале своем на ворота со сводами, назывался Соборным переулком.

За стеной в тени стоял мужчина лет тридцати, плотно закутавшись от непогоды. Он высоко поднял воротник своего дырявого пальто и надвинул на глаза старую серую шапку. Коротковатые брюки и грязные стоптанные сапоги обличали не только его бедность, но и свидетельствовали – о крайне распутной жизни, между тем как белые нежные руки и подстриженная по-военному борода составляли странный контраст с одеждой.

Этот человек, не имевший жилища и теплой одежды, который мерз теперь за стеной, озираясь со страхом по сторонам, был лейтенант фон Рейц, прежде один из знатнейших офицеров страны, а теперь сотоварищ отъявленных мошенников. Страсть к игре и пьянство разорили его и побудили сначала растратить доверенные ему деньги, а потом сделаться игроком и, наконец, вступить в товарищество с подонками общества. Прежде он пил лишь редкие вина, потом, по истечении срока наказания, довольствовался пивом и, наконец, теперь не брезговал уже и водкой, чтобы только забыться и заглушить сознание своей горькой участи.

Подобного рода жизнь вовсе не единичное явление в столичном омуте. Над его колыбелью благородные родители строили самые радужные планы; они пожертвовали всем, чтобы дать сыну блестящее воспитание, и за все это имели несчастие видеть, как их сын падал все ниже и ниже. В близком будущем его ожидала смерть в реке или работный дом, а может быть, и сук в лесу сослужит ему последнюю службу.

Лейтенант, как для краткости называли его приятели, заметил две приближающиеся фигуры.

– Это вы? Ночь должна удасться, иначе все прогорит. Клянусь честью, за мной дело не станет.

– Это вы, лейтенант? – спросил Кастелян.

– К вашим услугам. Пора начинать?

– Самое время. Пойдемте!

– Как заманчиво мелькает огонек; он напоминает мне «Геру и Леандра», – засмеялся фон Рейц, выходя из узкого переулка на Соборную улицу, – только мы будем умнее и не пойдем туда. Нет ли у вас водки, Кастелян?

– У тебя осталась еще пара глотков, Карл? Дай их прикончить лейтенанту, он всегда готов выпить!

– Только не воду, черт возьми! – Лейтенант с жадностью схватил бутылку, осушил ее одним глотком и возвратил. – Allons, enfans![10] – тихо сказал он, идя к больверку. – Сегодня снова прольется кровь – у меня чешется правая рука.

– Сюда, – позвал Карл, опередивший своих товарищей, – здесь самое удобное место.

Он показал на плот, возле которого стояло несколько лодок, и первым вскочил на него; лейтенант и Кастелян, осмотревшись по сторонам, последовали за ним.

Скоро все трое уселись в одной из лодок, отвязали ее от столба и поплыли по направлению к башне. Сильное течение не позволяло им пристать у основания, и они причалили к берегу на несколько локтей от нее. Это не помешало им выйти и довести лодку до удобного места, где можно было ее оставить. Карл передал лейтенанту мешки и вынул из кармана потайной фонарь. Кастелян тем временем уже подошел к маленькой двери и вложил в нее обильно смазанный ключ.

Все было тихо и в башне, и на реке. Только вода плескалась, ударяясь о камни замка, и дождь стучал по стеклам окон. Иногда раздавался скрип флюгера или стук плохо притворенной ставни.

Кастелян почти неслышно отворил дверь и впустил своих товарищей; потом снова запер ее, чтобы она не скрипела и не хлопала на ветру.

– Дай мне фонарь, я пойду вперед! – обратился он к Карлу, стоявшему возле лейтенанта.

– Как переменчива судьба, – тихо сказал фон Рейц. – Прежде