Неужели так это и будет? Бесконечная тьма без того, с кем можно разделить одиночество?

– Рэд, стой!

Вокруг ее талии обвились руки, сильные и родные, приковали ее к земле – Рэд даже не понимала, что движется к стене из теней, пока Эммон ее не поймал.

– Останься со мной, – зашептал он глухо, хрипло и умоляюще. – Рэд, останься со мной.

Теперь он понимал. Он знал. Диколесье зашелестело в груди Рэд, выпуская еще один цветок и признавая – ей нужно будет все. Весь лес, вся магия. Для спасения Нив потребуется стать тем, чем стал Эммон, спасая ее саму, круг замкнется и все вернется к началу.

Все Диколесье целиком. Девушка, ставшая божеством.

Краем глаза она увидела, как в стороне, на снегу, застыл Файф.

На сей раз все будет иначе – один человек станет всем Диколесьем, поглотив каждую крупицу его магии. Ей придется вобрать его целиком и шагнуть в тени, в его полную противоположность, чтобы оказаться лицом к лицу с тем, чем Нив обернулась во тьме.

Эммона не волновала магия – он знал, что сможет призвать Рэд обратно так же, как она призвала его, что любовь протянулась между ними нитями, способными привести их обратно друг к другу.

Но эта темнота. Эта тень. С изменившейся Нив, со ждущей ее Нив.

Вот куда он не хотел ее отпускать. Вот куда ей нужно было пойти.

И ни один из них не знал, сможет ли она вернуться.

– Эгоистично просить о таком. – Эммон обхватил ее лицо ладонью, теплой, с грубой кожей; из его обведенных зеленью глаз выступили слезы, одна скатилась по щеке, пересекая шрам от раны, которую он забрал у нее в библиотеке, пропахшей кофе и листьями. Рэд никогда не видела Эммона плачущим. Видела его близким к этому, но никогда – настолько, и теперь тоска еще мучительнее вгрызлась в ее сердце. – Черт, Рэд, я знаю, насколько это эгоистично, но… – Он умолк и прижался своим лбом к ее. – Прошу, останься, – прошептал Волк. – Я знаю, что ты хочешь ее спасти, и я тоже хотел бы помочь тебе, но я не могу… должен быть другой путь.

Путь, который не уводил бы ее в бурлящую тьму, оставляя его опустошенным, лицом к лицу с человеческой природой и одиночеством. Путь, который допускал бы одновременное существование в мире обеих сестер Валедрен – и дочери для трона, и дочери для Волка.

Такого пути не было. Не было с той поры, как погибла Гайя, с той поры, когда Короли сломали Диколесье. Мир не мог вместить и Первую, и Вторую Дочерей, позволив им оставаться свободными и ничем не скованными.

Это нужно было исправить. И путь был лишь один.

– Я тебя люблю, – прошептала Рэд ему в губы, не зная, от чьих слез они соленые на вкус. – Я тебя люблю.

Эммон не ответил. И не было нужды. Мучительная судорога у него в горле сказала достаточно.

Рэд поцеловала его. Не жарко, не полным желания поцелуем, каких между ними случалось так много. Она отказывалась думать об этом поцелуе как о прощании, но он был благословением и словно бы завершением чего-то. Она запустила пальцы ему в волосы, склонила его голову к себе, и он с прерывистым стоном обхватил ее обеими руками, прижимая к груди так сильно, что у Рэд перехватило дыхание.

А потом Эммон застыл. Позвоночник у него оцепенел, подбородок запрокинулся к небу, осыпающемуся снегом.

Позади него стоял Файф, касаясь рукой спины Эммона, с перекошенным от напряжения ртом. Знак Сделки у него на предплечье сиял зеленью и золотом так ярко, что ему приходилось отводить глаза, и так горячо, что на лице у Файфа застыла болезненная гримаса.

Такова была природа его новой Сделки, которую до недавнего времени никто из них не понимал. До тех пор, пока Рэд не осознала все с помощью Диколесья, побегами и бутонами рассказавшего о том, что ей потребуется.

Файфу суждено было стать проводником. Сосудом, пусть и временным.

Он бросил на нее взгляд, в котором сожаление оттенял гнев, но, заговорив, обратился к Волку:

– Мне жаль. Эммон, мне так жаль, но я знал, что ты не отдашь ей магию, а она должна получить всю.

Диколесье сочилось из Эммона медленно – они срастались долгие годы, и на то, чтобы все расплести, требовалось время. Плющ исчезал из его волос, острия крошечных рогов втягивались обратно в лоб, зелень вокруг радужек выцветала и белела.

Лес вытекал из него, оставляя после себя лишь человеческого мужчину, и, тени ее раздери, он был самым прекрасным из всего, что Рэд доводилось видеть.

Файф морщился, Знак Сделки у него на руке разрастался по мере того, как Диколесье переходило от Эммона к нему. У локтя Знак застыл, горя золотом и зеленью – став сосудом для магии. Даря возможность забрать ее у одного из них и передать другому.

Словно бы лес заранее знал, что любовь между его Волками может разрушить миры.

Весь мир сгорит прежде, чем я причиню тебе боль. Так сказал Эммон, признаваясь в своей любви к ней еще до того, как посмел выразиться прямо. Диколесье услышало его, Диколесье поняло, что это правда. И создало защитный механизм.

Эммон рухнул в снег, закрыв глаза. Лицо у него казалось спокойным, грудь вздымалась и опускалась ровно. Рэд впервые видела его необремененным лесом, обычным молодым мужчиной с носом с горбинкой, с темными волосами и загадочными шрамами, и от этой картины ей хотелось плакать.

Она сняла алый, расшитый золотом плащ. Обернула вокруг него. Она не хотела, чтобы он слишком замерз.

Лира, Раффи и Каю стояли в стороне, словно никто из них не хотел оказаться слишком близко к тому, что происходило между Волками и человеком, заключившим Сделку с их лесом. Каю казалась встревоженной, Раффи – растерянным. У Лиры же глаза были огромными и влажными, и она прижимала ладонь ко рту, словно стараясь не всхлипнуть.

– Думаешь, он нас простит? – прошептала Рэд.

Файф посмотрел на распростертую фигуру Волка – бывшего Волка – вместо того, чтобы смотреть на нее.

– Он простит тебе что угодно.

Все они знали, что порой любовь делает чудовищные решения необходимыми. Все они знали о собственной способности сжигать миры дотла.

Лира наконец подошла ближе; ее темные кудри серебрились от снега, светясь вокруг головы. Она не требовала объяснений и не засыпала их вопросами. Она все прочитала между строк, и по раскрашенным золотом венам Рэд, и по вьющейся магии, заключенной в сосуде Знака Файфа. Сглотнув, она протянула руку, дрожь в которой была заметна лишь на фоне окружавшей их снежной белизны.

Рэд взяла ее ладонь. Лира не склонна была к объятиям, так что Рэд сдержала свой порыв, хотя ей хотелось крепко обхватить женщину и прижать к себе.

– Спасибо, – сказала она. – Вам обоим.

– Не веди себя так, будто это прощание. – Лира мотнула головой, сохраняя каменное лицо вопреки тому, что в глазах у нее стояли слезы. – Не смей.