Рэд посмотрела на Файфа. Он крепко прижимал ладонь к Знаку, глаза стали отстраненными. По шее у нее побежали мурашки.

Позвоночник заныл, и сплетавшиеся вокруг него корни напомнили ей о том, как Диколесье только зарождалось и растило внутри ее побеги в том подземелье дворца Валлейды. О том, как оно влекло ее прочь от Нив, обратно в свои границы.

Теперь оно влекло ее к Сердцедреву. К сестре, а не от нее.

Эммон же подобной тяги не чувствовал. Она видела это в его глазах; в том, как его взгляд метался между ней и Древом позади нее; в полуоскале его рта. Он чувствовал, что ее тащат прочь, но более ничего. Рэд тянулась к Древу, Эммон тянулся к Рэд. Ее сердце рвалось пополам, как прежде, а две ее семьи неспособны были ее поделить.

Эта магия, которую она вплела в себя, оказалась эгоистичной. Она не желала соседствовать с другими нитями любви, ноющими внутри ее.

Файф мучительно сжал губы. Он перевел взгляд с Рэд на Эммона, словно только что получил приказ и не знал, как его выполнять. Снова потер Знак на предплечье.

В разуме Рэд распустилось нечто вроде понимания – рядом с цветущими ветвями скрытого в ней леса.

Земля снова задрожала, затряслась так сильно, что взметнулся снег, и всем пришлось крепче держаться на ногах, чтобы не упасть. Голоса в деревне поблизости стали громче. Рэд уже готова была увидеть, как ее жители взбираются на холм с факелами и вилами, но, судя по всему, Сердцедрево ограждала та же магия, что не позволила людям увидеть теневую рощу. Диколесье само разбиралось со своими заботами и не желало зрителей.

Внутри у нее уже горела, обвиваясь вокруг костей, солнечно-яркая, сияющая магия леса. Рэд казалось, будто ее наполнили углями, будто, если она откроет рот, из него польется свет. Она не замечала, что приближается к Древу, пока Эммон не поймал ее запястье рукой, не коснулся кожи таким знакомым и родным узором шрамов.

– Рэд… – в его голосе сплелись тревога, страх и усталость. – Постой…

Грохнул новый взрыв, сотряслась земля, у Рэд застучали зубы. Воздух вокруг Древа задрожал, почти видимый из-за мощи удара.

Сердцевина Древа раскрылась, ствол плавно изогнулся, расходясь в стороны и обнажая пустоту. Которую заполнял мерцающий, бесконечный свет, словно прямо на солнце нацелили телескоп. Это было прекрасно и жутко, это резало ей глаза и одновременно тянуло ее все ближе, и свет Древа пел в унисон со светом в ней.

Пустота начала медленно темнеть, словно из глубины, из корней огромного Древа что-то поднималось. Что-то громадное, что-то ужасное.

Но пока необъятная тень возносилась все выше, Рэд могла думать лишь о том, что Нив идет домой.

Тонкое кружево тьмы ползло по Сердцедреву, извивающиеся струйки теней плыли по золотым прожилкам одновременно с тем, как полость в стволе становилась темнее. Но чернота не захватывала золото – вместо этого тьма и свет сплелись вместе, и две противоположности закружились в танце, который разрисовал ствол витиеватыми узорами, повторяющими резьбу на стенах Края. На одно слепящее, словно пронзенное лучом маяка, мгновение Сердцедрево застыло над ними, испещренное черно-золотыми рисунками, ставшее совершенным связующим звеном для Диколесья, Тенеземья и того, что лежало между ними. Рэд тоже казалась себе маяком на краю побережья, горящим ради того, чтобы позвать сестру домой.

Земля под ней дрожала и вздымалась, готовая извергнуть нечто. Тени заполняли пустоту в стволе Древа, вливаясь в него, пока не вытеснили все золото…

А потом с очередным грохотом тьма из середины Древа рванулась наружу.

Рэд отлетела назад, упала на спину, из легких у нее выбило воздух. Диколесье внутри ее тела раскалилось добела – не намеренно обжигая, а лишь моля о движении и с бешеной, безграничной энергией распускаясь цветами вокруг ее сердца и обвиваясь лозой вокруг ее ребер лишь с тем, чтобы все это немедленно увядало и рождалось снова, в нескончаемом круговороте жизни и смерти.

Отражения, изнанки друг друга, ходячие вихри горя и утрат. Она уже теряла Нив, теряла Эммона, а теперь они теряли ее.

Уверенность в этом расцвела в ней вместе с бутонами, и ветвь протянулась под ее лопатками, подтверждая ее правоту. Лес так и не заговорил, но наконец сказал ей то, чего она не хотела слышать, наконец дал ей понять, чем придется заплатить.

Спасая Нив, она так или иначе утратит себя. Возможно, умрет. Возможно, окажется где-то еще, в каком-нибудь странном подобии загробного мира, отлитом для нее лесом, который она сделала своим домом, и магией, пронизавшей ее так же плотно, как корни – почву.

Пока от понимания этого у нее звенело в ушах, Рэд села, посмотрела на Древо.

И не увидела его. Сердцедрево оказалось окутано бурлящей темной стеной. Сперва Рэд подумала, что это теневые твари, которые слепились в пелену, отгородившую Нив от нее, но тени были не черными, а цвета угольно-серого дыма над потушенной свечой, и молчаливыми. Как будто ослабевшими оттого, что кто-то высосал их силу.

Рядом с Рэд присел Эммон, оскалив зубы и глядя на тени сощуренными зелено-янтарными глазами. С рычанием рванулся к стене и тут же был отброшен назад вихрем дыма.

Сама же Рэд чувствовала, что ее туда влечет. Манит.

Лира перевела широко раскрытые глаза с места, где Эммон снова поднимался на ноги, к темной бурлящей стене, заслонившей Древо. Потом бросила взгляд на Рэд, и беспокойство в нем сменилось острой тревогой.

– Рэд…

Та посмотрела вниз на свои руки.

Вены в них разгорались все ярче, светились все сильнее. И в то же время лес за тенями терял свой блеск – сияние выливалось из пропитанных магией деревьев и текло к Рэд. Как будто золотой свет прошелся по чаще, собирая всю блудную магию, и теперь доставлял ее обратно в подобающий сосуд.

Эммон посмотрел на лес, потом на нее, стискивая зубы и сжимая руки в кулаки. И попытался встать между Рэд и Диколесьем, словно защищая ее от него в последний раз.

Но было уже поздно.

– Оно тебя не заберет. – Его шепот казался эхом прошлого, отголосками уже завершенной битвы, вновь вставшей у их порога. – Мы все это делали не для того, чтобы хренов лес просто забрал тебя, Рэд.

Но она чувствовала, как понимание того, что оно точно заберет ее, гудит у нее меж костей, во всех местах, куда проникало Диколесье, делая ее чем-то иным – не совсем божеством, не совсем монстром, не совсем человеком. Рэд еще ни разу не чувствовала тяжести вероятного бессмертия, как, она знала, случалось с Эммоном. Она сочла, что это придет со временем, что бесчисленные годы лягут на нее так же, как легли на ее Волка, пока они будут рука об руку шагать во чрево бесконечности.

Их бесконечность оказалась такой короткой.

Короли, это было больно. Слезы брызнули у нее из глаз от мысли о том, что она бросает Эммона, снова оставляет его одного. Казалось, что в груди у нее пробили дыру, что она уплывает куда-то во тьму, сорвавшись с привязи.