«Коммунисты, вперёд!» (1947). В 1950-е годы Межиров и Левитанский пережили второе рождение, став достойными представителями советской поэзии «с человеческим лицом».

Борис Слуцкий.

1971 год[387]

Слуцкий и Давид Самойлов (1920–1990), самые крупные представители фронтового поколения, в первые годы после войны почти не печатались, вырабатывая каждый свой личный поэтический язык. У Слуцкого это «строгий стиль», который в первые послесталинские годы стал доминирующим, не только в поэзии. Путь Самойлова к неоклассической лирике был более долог и не столь очевиден. Обо всём этом речь пойдёт в следующих лекциях.

В иных условиях оказались поэты, которые (из плена или с оккупированной территории) после войны попали на Запад и составили костяк поэтической «второй эмиграции» – Иван Елагин (1918–1987), Ольга Анстей (1912–1985), Николай Моршен (1917–2001), Иван Буркин (1919–2011). Все они в конце концов оказались в США. Вполне разделяя отношение эмигрантов первой волны к советской власти, эти поэты по природе своей, по органике, по отношению к миру и языку были гораздо ближе к своим советским сверстникам. Это было отмечено в отзыве Георгия Иванова на первые книги Елагина – «По дороге оттуда» (1947) и «Ты, моё столетие!» (1948). Во вторую книгу вошли и «Звёзды» – сильное и страстное стихотворение, посвящённое отцу, расстрелянному в 1937 году футуристу Венедикту Марту:

Наше небо стало небом чёрным,

Наше небо разорвал снаряд.

Наши звёзды выдернуты с корнем,

Наши звёзды больше не горят.

В наше небо били из орудий,

Наше небо гаснет, покорясь,

В наше небо выплеснули люди

Мира металлическую грязь!

С этого начался путь Елагина к его поэтической судьбе: с одной стороны, поэта-публициста, с другой – лирика пастернаковской линии. Буркин прошёл иную эволюцию – от «левой» советской поэзии к диалогу с англоязычной традицией XX века, в частности к свободному стиху. Всё это, однако, происходило уже в 1950-е годы и позднее.

Так все три русла поэзии сталинской поры – советская поэзия, поэзия «внутренней эмиграции» и собственно эмигрантская – подошли к новой эпохе, дававшей больше возможностей. К концу сталинской эпохи инерция первой волны русского модернизма была во многом исчерпана, многие традиции насильственно обрублены или подменены симулякрами. Но поэтическая культура была жива.

VII

Шестидесятники: Громкие и тихие

Эта лекция – в первую очередь об «официальных» шестидесятниках: авторах, чья слава пришлась на 1950–60-е годы, время оттепели и её завершения. О поэтах, выступавших на стадионах, и тихих лириках, фронтовиках и бардах. Среди героев лекции – Вознесенский и Евтушенко, Ахмадулина и Высоцкий, Слуцкий и Кушнер.

ТЕКСТ: ЛЕВ ОБОРИН

Конец 1950-х и 1960-е – время, в которое по-настоящему начинается современная русская поэзия. В этот период оформляются несколько принципиальных и не всегда коррелирующих между собой оппозиций и диспозиций.

Во-первых, это время отчётливой смены поколений. Со сцены сходят крупнейшие авторы-модернисты – Пастернак и Ахматова, – но успевают «передать лиру» младшим. К обоим приходили за поддержкой и общением молодые авторы. Пастернак, с одной стороны, был открывателем таланта «официального» авангардиста Андрея Вознесенского, с другой – тепло общался с «неофициальным» авангардистом Геннадием Айги; к нему приезжали авторы будущей «филологической школы» – Михаил Ерёмин, Лев Лосев, Леонид Виноградов. У Ахматовой бывали Давид Самойлов и Александр Кушнер, с ней дружила Наталья Горбаневская, сохранились сведения о встрече с ней Владимира Высоцкого – но, конечно, главным кругом молодых авторов стала для неё четвёрка «ахматовских сирот»: Иосиф Бродский, Анатолий Найман, Евгений Рейн и Дмитрий Бобышев. Существовали и другие связи новой поэзии с Серебряным веком. Чем-то вроде культуртрегерства успешно занималась Лиля Брик, которой были многим обязаны и Вознесенский, и Виктор Соснора, и Эдуард Лимонов. Участники важнейшей неофициальной школы 1960-х – Лианозовской – считали своим учителем Арсения Альвинга: этот не самый заметный поэт-символист, в 1920-е руководивший объединением «Кифара» (в него входили незаурядные и недооценённые авторы – Дмитрий Усов, Евгений Архиппов, Лев Горнунг), в конце 1930-х – начале 1940-х вёл литературные занятия для подростков, которые посещали Лев Кропивницкий и совсем юный Генрих Сапгир.

Никита Хрущёв у работ Эрнста Неизвестного в Манеже. 1 декабря 1962 года. В центре на заднем плане – Евгений Евтушенко[388]

Во-вторых, это время, когда поэзия снова становится массово востребованной, снова превращается в общественный факт. Советские шестидесятые и сегодня ассоциируются с именами нескольких поэтов, которые стали культурными иконами – и в некотором смысле неофициальными послами оттепели во всём мире: Андрей Вознесенский и Евгений Евтушенко, Белла Ахмадулина, Роберт Рождественский, Булат Окуджава и Владимир Высоцкий. Это время выступлений поэтов на больших площадках – вплоть до стадионов; время, когда поэтический текст способен стать общественным событием; время, когда, по выражению Евтушенко, «поэзия страну встряхнула за уши». Многие и сегодня, путая общественные события с литературными, полагают, что громкая слава шестидесятников была последним расцветом русской поэзии; памятник этому расцвету – фильм Марлена Хуциева «Мне двадцать лет» («Застава Ильича»), кульминация которого – чтения самых известных поэтов нового поколения. Сегодня, рассказывая об этом фильме, чаще всего показывают отрывок с Беллой Ахмадулиной:

И снова, как огни мартенов,

Огни грозы над головой…

Так кто же победил: Мартынов

Иль Лермонтов в дуэли той?

Дантес иль Пушкин? Кто там первый?

Кто выиграл и встал с земли?

Кого дорогой этой белой

На чёрных санках повезли?

Но как же так! По всем приметам

Другой там выиграл, другой,

Не тот, кто на снегу примятом

Лежал курчавой головой!

Что делать, если в схватке дикой

Всегда дурак был на виду,

Меж тем как человек великий,

Как мальчик, попадал в беду…

Чем я утешу пораженных

Ничтожным превосходством зла,

Осмеянных и отчуждённых

Поэтов, погибавших зря?

С другой стороны, оттепель провоцирует искать бескомпромиссные, принципиально не связанные с официальным искусством и подцензурной печатью способы высказывания. Так, в конце 1950-х стихийно возникают чтения у памятника Маяковскому в Москве – одним из их постоянных авторов становится Юрий Галансков, автор абсолютно неподцензурного «Человеческого манифеста». На протяжении нескольких лет их участники подвергались репрессиям (увы, эта ситуация повторяется и сегодня). Авторы «Маяковских чтений» были связаны с диссидентскими кругами, и их стихи циркулировали в самиздате. Были и другие поэты-диссиденты: среди них – Наталья Горбаневская, одна из самых замечательных русских поэтесс второй половины XX века, продолжавшая писать блестящие вещи и в следующем столетии; Юлий