Жизнь низших слоев населения представляла собой обычную рутину труда, облегченную итальянской неторопливостью и словоохотливостью, а также неспособностью богатых монополизировать любые, кроме самых благоухающих, удовольствия любви. Каждый горбатый мост и Гранд-канал кишели людьми, перевозившими товары половины мира. Рабов здесь было больше, чем в других европейских городах; их привозили, в основном из ислама, не в качестве рабочей силы, а как домашнюю прислугу, личную охрану, нянек, наложниц. Дож Пьетро Мочениго в возрасте семидесяти лет держал двух турецких рабынь для своих сексуальных утех.20 В одной из венецианских записей рассказывается о священнике, который продал женщину-рабыню другому священнику, а тот на следующий день аннулировал договор, потому что обнаружил, что она беременна.21

Представители высших классов, несмотря на то, что их так хорошо обслуживали, не были бездельниками. Большинство из них в зрелые годы активно занимались торговлей, финансами, дипломатией, правительством или войной. На портретах, которые мы имеем, изображены люди с богатым сознанием личности, гордые своим положением, но в то же время серьезные, с чувством долга. Меньшинство из них одеты в шелка и меха, возможно, чтобы порадовать художников, которые их рисовали; а группа молодой крови — La Compagnia della Scalza, «Компания шлангов» — щеголяла облегающими дублетами, шелковой парчой и полосатыми рукавами, расшитыми золотом, серебром или усыпанными драгоценными камнями. Но каждый молодой патриций отрезвлял свой наряд, когда становился членом Большого совета; тогда он обязан был носить тогу, ведь с помощью мантии почти любой мужчина может быть наделен достоинством, а любая женщина — таинственностью. Время от времени в своих великолепных дворцах или в садах вилл в Мурано или других пригородах вельможи предавали свои тайные богатства, чтобы щедро развлечь гостя или отпраздновать какое-то важное событие в истории своего города или своей семьи. Когда кардинал Гримани, занимавший высокое положение среди знати и церкви, устраивал прием для Рануччо Фарнезе (1542), он пригласил три тысячи гостей; большинство из них приехали в гондолах, обитых бархатом и устланных подушками; он обеспечил им музыку, акробатику, катание на канатах, танцы и ужин. Как правило, венецианская знать в этот период жила, ела и одевалась в умеренном стиле и зарабатывала на содержание.

Возможно, средний класс был самым счастливым из всех и наиболее легкомысленно участвовал в частных и общественных весельях. Они обеспечивали низшую иерархию церкви, бюрократический аппарат правительства, профессии врача, адвоката и педагога, управление промышленностью и гильдиями, математические операции внешней торговли, контроль над местной торговлей. Они не были так озабочены сохранением состояния, как богатые, и не были так обеспокоены, как бедные, тем, чтобы прокормить и одеть своих детей. Как и представители других сословий, они играли в карты, бросали кости и расставляли шахматные фигуры по часам, но редко разорялись в азартные игры. Они любили играть на музыкальных инструментах, петь и танцевать. Поскольку их дома или квартиры были невелики, они устраивали на улицах променады и патио; на них почти не было лошадей и автомобилей, поскольку транспорт предпочитал каналы. Поэтому нередко менее степенные классы вечером или в какой-нибудь праздничный день устраивали импровизированные танцы и хоры на общественных площадях. В каждой семье были музыкальные инструменты и сносные голоса. А когда Адриан Виллерт возглавил большой двойной хор в соборе Святого Марка, тысячи людей, которые смогли попасть внутрь, чтобы послушать, отменили свое знаменитое хвастовство и на мгновение стали сначала христианами, а потом венецианцами.

Праздники в Венеции, в ее непревзойденном окружении церквей, дворцов и моря, были самыми роскошными в Европе. Для помпезности и пышности использовался любой повод: инаугурация дожа, религиозная святыня или национальный праздник, визит иностранного сановника, заключение выгодного мира, Гарингелло или женский праздник, юбилей Святого Марка или покровителя гильдии. В XIV веке поединок все еще был венцом праздника; действительно, в 1491 году, когда Венеция с величественной церемонией принимала отрекшуюся от престола королеву Кипра, войска с Крита устроили поединок на замерзшем Гранд-канале. Но поединок казался неуместным для морской державы, и его постепенно заменили каким-либо видом водного праздника, обычно регатой. Самым большим праздником в году был Спозалицио дель Маре, торжественный и красочный обряд бракосочетания Венеции — Ла Серениссима, самой безмятежной — с Адриатикой. Когда в 1493 году Беатриче д'Эсте приехала в Венецию в качестве очаровательной посланницы Лодовико Миланского, Большой канал был украшен по всей его длине, как великолепная аллея в Рождество; навстречу ей выплыл корабль «Буцентавр», символизирующий Венецианское государство и весь украшенный пурпуром и золотом; вокруг него гребли или плыли тысячи лодок, каждая украшенная гирляндами и бантами; судов было так много, говорит восторженный хронист, что на милю вокруг не было видно воды.

В письме, написанном по этому случаю из Венеции, Беатриче описывает momaria, устроенный в ее честь во Дворце дожей. Это было драматическое зрелище, в основном пантомима, представленная актерами в масках, которых называли momari, муммеры. Венецианцы очень любили устраивать подобные представления. До 1462 года они сохраняли средневековые «мистерии»; но по требованию публики эти религиозные пьесы стали предваряться или прерываться комическими интермедиями столь вольного и беспорядочного характера, что в том же году они были запрещены. Тем временем гуманистическое движение возобновило знакомство итальянцев с классической комедией; Плавт и Теренций были поставлены Компанией делла Скальца и другими группами; а в 1506 году Фра Джованни Армонио, монах, актер и музыкант, представил на латыни в монастыре Эремитани «Стефанию», первую современную комедию. От этих истоков венецианская комедия продвигалась к Гольдони, постоянно соперничая с Арлекином и Панталоне из commedia dell' arte, а порой настолько соперничая с ними в раскованном юморе, что церковь и государство вступили в войну с венецианской сценой.

Земная разнузданность и сквернословие соседствовали в венецианском или итальянском характере с ортодоксальной верой и гебдомадальной набожностью. Население толпилось у собора Святого Марка по воскресеньям и святым дням и пило гомеопатические дозы религии ужаса и надежды, изображенной на мозаиках или изваянной в статуях и рельефах; нарочитая темнота пещеры со столбами усиливала эффект икон и проповедей; даже проститутки, спрятав на время желтый платок, который закон предписывал им демонстрировать как знак своего племени, приходили сюда после утомительной ночи, чтобы очистить себя молитвой. Венецианский сенат благосклонно относился к этому народному благочестию и окружил дожа и государство всем благоговением религиозного ритуала. После падения Константинополя он ввез