поверх каждой купюры различных агитационных лозунгов. В «обработанном» таким способом виде эти «агит-керенки» отправлялись или в части войск на фронт для переброски всякими способами на сторону противника, или передавались в центральное авиационное управление для разброски их с воздуха.

Самый акт аннулирования правительством адмирала денег времен Керенского, ходивших до сего времени наравне с только что появившимися сибирскими банкнотами, произвел, в общем, скорее неблагоприятное впечатление, и в большинстве случаев эту меру правительства, вернее Минфина И.А. Михайлова, не одобряли. Некоторые начальники войсковых частей, в том числе и генерал К.П. Нечаев, определенно, например, утверждали, что «отмена керенок понизила наступательный дух армии». Оказывается, что в случаях, когда представлялась возможность пограбить комиссарскую казну, которая обычно была полна денежными знаками Керенского, то это очень подзадоривало наиболее рьяных из разведчиков передовых частей войск и они становились более активными в стремлении достигнуть своей «цели». Этим порывом увлекались другие части, и войска быстрее продвигались вперед.

Возможно, что в этом «заключении» войсковых начальников есть маленькая крупица истины, которая в отдельных небольших случаях находила себе некоторое подтверждение, в силу чего обобщать это явление, распространяя его на всю массу Белой армии, конечно, не приходится, но, однако, в этом «заключении» знаменательно то, что к самому факту преждевременного «вывода из строя» керенок и в армейских кругах отнеслись неодобрительно. Не обошлось и без того, что в этом вопросе, например, винили и Осведверх, который, мол, клеймением «портит» кое-что стоящие еще керенки. Действительно, «преждевременная» отмена правительством адмирала денежных знаков Временного Всероссийского правительства не вызывалась никакими серьезными соображениями, тем более что, наряду с этим, романовские банкноты такому «остракизму» не подвергались.

Появившиеся банкноты Сибирского периода отличались также и внешней несуразностью, не говоря о том, что они не были «портативны» для пользования ими в жизни. Кроме того, по сравнению с романовками и даже керенками, они не производили впечатления «хороших» денежных знаков. Обыватель любит, чтобы деньги, прежде всего, были «красивыми», а у колчаковских длиннополосых купюр, напоминавших больше ломбардные квитанции, этого-то как раз и не было. Когда общее отступление армии Верховного Правителя адмирала А.В. Колчака было в полном разгаре и преследующие части Красной армии непосредственно гнались за тылами уходящих на восток белых арьергардов, то большевики объявили и «колчаковские деньги недействительными». Однако это не послужило препятствием для наступательного порыва Красной армии.

Автору настоящих воспоминаний, в силу неблагополучно сложившихся обстоятельств, во время отступления пришлось не один раз попасть в плен к большевикам и в течение кратковременного пребывания среди передовых частей большевиков, которые тоже грабили всех попавшихся в их руки «белобандитов» и «белогадов», видеть, как красноармейцы отбирали от пленных колчаковские купюры только мелкого достоинства. Объяснялось это тем, что на мелкие деньги солдаты Красной армии тут же покупали у крестьян предметы продовольствия, ибо крестьяне, еще не знавшие об общем аннулировании «колчаковок», продолжали пока им «верить» по-прежнему. Это тоже было своего рода надувательством крестьян, которое проделывалось над ними такими же крестьянами, но только одетыми в красноармейскую форму.

Разворачивавшаяся работа Осведверха обещала большой успех, и если бы ее не нарушили внезапным назначением вне Омска начальника последнего, то есть автора настоящих воспоминаний, то м. б. в критический момент осложнившейся потом военно-политической обстановки тот же Осведверх сыграл бы роль морального фактора, который нашел бы выход из общей волевой прострации и полной растерянности.

28 августа 1919 года при весьма скромной обстановке состоялись в Омске проводы уезжавшего в Кокчетавские степи начальника Осведверха, вернее создателя и организатора последнего. Это было ровно за два с половиной месяца до падения самого Омска. Собравшиеся на проводы все служащие Осведверха как бы предчувствовали, что дело идет к полному развалу и катастрофе, но сила влияния разлагающих общее положение тенденций была столь стремительна и велика, что противостоять ей можно было бы только путем исключительных напряжений массового характера. На этом прощальном банкете выступал с приветственными словами 2-й генерал-квартирмейстер штаба Верховного главнокомандующего, генерал-майор П.Ф. Рябиков. В его словах, как и в общем настроении присутствовавших, также прорывались нотки опасения ввиду надвигающейся близкой уже катастрофы. Обращаясь к автору настоящих воспоминаний и чувствуя всю полноту несправедливости, которая обрушена была на его плечи, П.Ф. Рябиков высказал пожелание, чтобы «тяжкий для провожаемого дальний путь» был бы не таким уже тернистым, каким он начался чуть ли не с первых дней появления его на омском горизонте. К сожалению, последнее пожелание не сбылось!!! Последующий «путь» оказался и слишком «дальним», и слишком «тяжким».

За два месяца отсутствия автора настоящих воспоминаний из Омска Осведверх обратился в совершенно никому не нужный балласт, который никакой продуктивной работы производить уже не мог и сам нуждался в том, чтобы о нем еще кто-то заботился. В такое состояние он превратился под руководством полковника Сальникова, которого генерал М.К. Дитерихс назначил на это место лишь потому, что сам он хотел избавиться от последнего после того, как понял, насколько Сальников был не годен для ответственной должности начальника штаба главнокомандующего Восточным фронтом. Странно, что полковник Сальников сам не отказался от этого назначения. Ведь он должен же был понимать, что эта специальная и нелегкая работа ему, как совершенно незнакомому с ее постановкой, была не по плечу.

В конечном итоге, когда автор настоящих воспоминаний за несколько дней до падения Омска, 8 ноября 1919 года, был вызван генералом К. В. Сахаровым в Омск для принятия снова должности начальника разрушенного Осведверха, то «бренные останки» последнего он нашел уже в совершенно беспомощном состоянии и наполовину погруженными в эвакуирующийся эшелон. Оставалось только «догрузить» этот уже ни к чему не пригодный воинский груз и постараться возможно скорее вытолкать его из забитого и переполненного до отказа такими же эшелонами Омского железнодорожного пункта. Чуть ли не с револьвером в руках приходилось отвоевывать паровоз для длинного эшелона Осведверха и кое-как вытолкать его из Омска в 6 часов утра 14 ноября, то есть за восемь часов до занятия последнего пункта красными.

Эвакуационные расчеты так были «составлены» начальником военных сообщений штаба Верховного главнокомандующего полковником Сапруновичем, что почти все эшелоны штаба должны были уходить из Омска под огнем неприятеля и в тот уже момент, когда эшелоны штабов отступавших армий спешно проскакивали через этот же самый злополучный Омск. Именно «проскакивали», ибо в Омске ни один из штабов всех трех армий, к случаю говоря столпившихся на Омском вокзале в одну и ту же трагическую ночь на 14 ноября, не задерживался больше нескольких часов и уходил дальше на восток в сторону Новониколаевска.

С невероятным трудом вырванный из Омска