Шрифт:
Закладка:
История этого небольшого региона представляет собой самый экстремальный пример сопротивления внешнему контролю со стороны культурно разнообразного, этнически смешанного населения, организованного по племенному принципу и проживающего в труднодоступной местности. Те же условия препятствовали созданию централизованного и стабильного государства. Но в Трансоксании ситуация была не менее хаотичной.
Серия пограничных войн, последовавших за окончанием правления Шайбани, привела к распаду ядра их империи. Вокруг таких оазисов, как Бухара, Хива и Самарканд, образовался ряд независимых ханств, а узбекские племенные вожди основали свои собственные наследственные династии. В отсутствие центральной власти усилилась политическая раздробленность. Властители не справлялись с обслуживанием ирригационных каналов и отчуждали государственные владения, которые все чаще переходили в руки частных землевладельцев и мусульманских религиозных фондов (вакф). Крестьянство становилось все более зависимым от помещиков. Международная торговля сократилась.
По мере того как власть ханов падала, местные эмиры получали все больше административных и судебных функций. Между ханом и местной элитой часто вспыхивали кровавые конфликты, которые также враждовали друг с другом. Не имея сильной военной силы, их земли постоянно подвергались набегам кочевников, особенно казахов из степи на севере. К концу XVII века казахи, которые ранее отделились от узбеков и вели кочевой образ жизни, достигли вершины своего могущества, когда их влияние распространилось на оседлое население вплоть до Ташкента. Наследие распада Шайбани перешло не в Иран, а в Россию. Раздробленность ханств и разобщенность кочевых племен, а также языковые и религиозные различия, разделявшие шиитский Иран и суннитскую Транскаспию, позволили русским легче проникнуть в этот регион в XVIII веке.
К концу семнадцатого века в исламских государствах военного покровительства в Транскаспии произошел ощутимый сдвиг в соотношении сил. К третьей четверти XVIII века этот спад стал ярко выраженным, а в начале XIX века они стали стремительными. Главный вопрос, на который до сих пор нет удовлетворительного ответа, заключается в том, почему они не завершили переход от родоплеменных обществ, возглавляемых правящими элитами с менталитетом воинов, к современной государственной системе с постоянной бюрократией и сильными национально-государственными институтами. Уже невозможно списать неудачу, если таковая имела место, только на эндемические войны или некачественные военные технологии. Смещение торговых путей и упадок городских центров тоже имели к этому отношение. Также как и сохранение кочевого образа жизни, который доминировал в экосистеме.
Каджары, русские и англичане
К началу XIX века два могущественных имперских соперника начали продвигаться друг к другу в Закаспийском регионе: русские - через степь, а британцы - до реки Инд. По пути им предстояло свергнуть местные ханства Трансоксании и моголов, опекавших северо-западную Индию, и вновь столкнуться с неразрешимой, казалось бы, проблемой - как справиться с афганскими племенами.
Когда в 1829 году Россия изгнала Каджаров с южнокавказских пограничных земель, они потребовали компенсации на своих прикаспийских рубежах. В 1831 году Аббас Мирза, решив восстановить династическое величие, предпринял кампанию по возвращению провинций Герата. Ему покровительствовали и поддерживали русские, которые были рады видеть иранцев отвлеченными на другой фронт и втянутыми в борьбу с англичанами. В течение четверти века иранцы вели пограничные войны за контроль над Гератом в 1838, 1852 и 1856 гг. Каждый раз им противостояли британцы, опасавшиеся, что Иран выступает в качестве передового отряда русских.
Эти последние попытки Каджаров восстановить иранскую империю оказались втянуты в противостояние британских и российских строителей империи. Британские историки склонны фокусироваться на обороне Индии, называя ее "Большой игрой" - термин, придуманный английским политическим агентом в Индии и увековеченный Редьярдом Киплингом. Но принятие первоначального значения этого термина сужает поле игры. Англо-русское соперничество было шире и глубже; шире в смысле его распространения от Дуная до Тихого океана и глубже в смысле его вплетенности в слои культурного и торгового конфликта.
Чтобы понять истоки их соперничества, необходимо вернуться к единичному, но беременному случаю в конце XVIII века.
Опасения Британии по поводу российской экспансии впервые проявились, когда Уильям Питт Младший в 1788 году забил тревогу в связи с русским штурмом Очакова, османской крепости на побережье Черного моря. Тревога стихла, когда британские государственные деятели пришли к выводу, что им необходим союз с Россией против революционной и бонапартистской Франции, чтобы противостоять более серьезной опасности для их имперского положения. Главной заботой Британии было избавить Россию от войн на кавказских и дунайских границах с Ираном (1804-1807) и Османской империей (1806-1812), чтобы она могла сосредоточить всю свою военную мощь в Европе против Наполеона. Но русские не всегда были готовы к сотрудничеству. В этот период два кратковременных союза России с Францией были зловещими признаками грядущих событий. С точки зрения Лондона, они представляли угрозу для британцев в Индии, какой бы отдаленной она ни казалась в ретроспективе. В 1800 году Павел I санкционировал сухопутную экспедицию из Оренбурга в направлении Индии, которая оказалась неудачной. Аналогичная идея была озвучена в Тильзите в 1807 году, когда Наполеон и Александр I договорились координировать меры по вторжению в Индию через Иран, где французское влияние временно вытеснило британское.
преследующий лошадь в его кампании по захвату Герата в 1831 году.
Продолжая тему англо-русского соперничества, можно провести примерную параллель между британским завоеванием Индийского субконтинента и русским завоеванием Кавказа и Прикаспийских пограничных земель. В обоих случаях присутствовала схожая смесь империалистических мотивов. Они воспринимали себя как носителей европейской цивилизации перед лицом беспорядочных и отсталых народов, неспособных поддерживать мир и порядок. Можно возразить, что у русских было больше оправданий, поскольку беспорядки, которые были реальными, существовали на границах их родины, в то время как у британцев они лежали на окраинах колониальных владений в тысячах миль от метрополии. В любом случае, они оба использовали один и тот же научный и литературный дискурс, адаптированный писателями эпохи Просвещения, модифицированный романтическими идеями, изображавшими коренное население Востока как "восточное" в той любопытной смеси тропов, которые признавали благородство вместе с варварством, и дополненный статистическими науками.
Продвижение в Транскаспию шло по двум фронтам, сталкиваясь с двумя экологиями, но одной исламской культурой, ставя разные проблемы ассимиляции. С севера, по окраинам степи, пограничные линии продвигались в пастбищные земли казахских кочевников (известных современникам как киргизы). Население оазисов приняло ислам в первые годы арабского завоевания, в то время как кочевники были обращены в ислам гораздо позже.
Завоевание не планировалось в центре, а стало результатом инициатив местных военачальников, которые стали возможны благодаря конъюнктурным интересам бюрократии в Петербурге. Поначалу русским войскам приходилось сталкиваться лишь с противодействием кочевников и
