Шрифт:
Закладка:
Объединившись, пришельцы обрушились на городок Лирнесс-Лурманесу, или Руманесу, язык сломаешь. Это был один из «колесничных» городов троянского царя. Тут были обустроены мастерские, амотейонады, где ладили борта и колёса, делали упряжь. Здесь располагались конюшни на сто пятьдесят лошадей. По две на колесницу, одна заводная. Город выставлял по воле царя десятую часть от всех троянских колесниц и был в округе такой не единственный. Вокруг раскинулись привольные пастбища, цветущие сады, богатые поместья знати и воинов.
Талза с Тарвейей по наущению Меланпода скрытно и быстро прогулялись по колесничным городкам, да гарнизоны вырезали, врасплох застав большинство, лошадками разжились вдвое, даже втрое против того, что имели прежде. Ахейцы-то из-за моря мало лошадей привезли. Хлопотно это, гиппогоги[149] ладить. Да и где лучшие лошади, чем здесь в Ассуве? Не зря же целую страну обширную в их честь назвали. Лошадок то есть.
За считанные дни молодецким наскоком, ударив в нескольких местах, ахейцы и шардана загребли такую добычу, о которой в прошлые годы и мечтать не могли. Добра всякого горы, рабы, лошади и колесницы, не успевшие вступить в бой, оружие и доспехи. И это ещё не Троя. Даже не предместья её.
И тут как гром среди ясного неба — о чём-то разлаялся Палемон с Меланподом и свалил морем Левкофрис брать. Огрызнулся напоследок — что остров возьмёт, ибо дал клятву, что палицу свою в троянской крови омоет, но на этом всё. Палец о палец больше не ударит. Не зря с Автоликом дружбу водил. Нахватался премудрости, как клятвы нарушать, не нарушая.
Некоторые напряглись. Вспомнили, вот это самое «палец о палец не ударю» под Милавандой. Видать, в привычку у Палемона такое стало входить.
Но большинство не обратило внимания. Головы у воинов закружились от успехов. Тут-то и явилось троянское войско. Поначалу, как нож сквозь масло пролетели троянцы через ахейский лагерь, даже палисадом не окружённый. Налетев, как ураган, что крыши домов, будто пушинки в воздух взметает, троянцы разили пришельцев длиннющими колесничными копьями, давили конями.
Кому-то показалось, что сами боги этой земли пришли спросить с захватчиков за разбой, пролитую кровь, слёзы женщин и детей. Тут бы и очередной бесславный конец мог настать всему ахейскому предприятию, да лавагет троянский сам победу отдал — налетел в числе малом. Потом разобрались, что у него едва сотня колесниц была. И «бегунов» всего ничего.
Троянцы бились отчаянно и побежали не сразу, как увидели, что враг опомнился и осознал, что числом значительно превосходит защитников этой земли. Вот как лавагета их сразил Лигерон, тогда уж дрогнули. Да и то, уж на что Лигерон велик и могуч, даром, что молод, а с троянцем изрядно провозился. Сцепился в единоборстве, топором плечо разрубил, шлем дорогой, рогатый с головы сорвал. Троянцы лавагета отбили, немало своих при этом положив. Эвдор-мирмидонянин, ближник и побратим Лигерона, всё же сумел лавагету напоследок добавить — копьём дотянулся. Насмерть или нет, осталось неизвестным, троянцы отступили и вождя увезли.
Эту мономахию, хотя она и вышла не по обычаям ахейским, а просто посреди всеобщей свалки и лютой сечи, Нестор хорошо разглядел, о чём сейчас похвалялся, будто не просто свидетелем чужих доблестей стал, а самолично свершал подвиги, о которых вот сейчас Орфей песню сложит.
А как он, сын Нелея, там оказался? Мирмидоняне ведь, хоть и в общем войске, но всегда наособицу держатся. Слава об их вожаке такова идёт, что и союзники, такие-же ахейцы, сторонятся. А уж Алкид с ними и вовсе не дружит.
Впрочем, ему и до Нестора не было дела. Сын Нелея давно уж, как приметил, что Алкиду на него наплевать, подтянулся к мирмидонянам, коими верховодили старый Феникс и Лигерон. Великому бойцу со страшенной рожей минуло девятнадцать лет. Немудрено, что молодежь к нему тянется, а не к старым пердунам, которые чем-то вроде славны, да никто уж не помнит, чем именно. Сиденьем ровно на заднице под вражескими стенами в бездействии, не иначе.
Вот и сейчас Нестор подковырнул курета хитрым вопросом:
— Дядька Мелеагр, а чего это зятя твоего так чудно все зовут последние пару лет?
Мелеагр взглянул на парня с подозрением. Насмешничает или и впрямь не знает?
— Не пару, а больше. С тех времён, как мы из Колхиды вернулись и Ясон разжился там бабой, коя проклевала ему череп так, что у Ясона вся крыша протекла.
— Я слышал, она царевна тамошняя, — встрял Оикл.
— Да не, — возразил Мелеагр, — не царевна, а жрица Великой Матери. Её даже и звали похоже на матере тейя, Мать Богов.
— И каким она тут боком? — спросил Орфей.
— Вот пошёл бы с нами, так знал бы, — огрызнулся Мелеагр.
— Да не горячись, — примирительно поднял руки Оикл, — я тоже не знаю. ну, слышал кое-что, да мельком так, вполуха.
— Ну, тут такое дело. В странах этих, кетейцев, да колхов, где мы побывали, в обычае женщин слушать...
— Слышал я, — перебил Мелеагра Оикл, — как ту добычу, что вы привезли, некоторые зовут «женскими дарами».
— Некоторые... — хмыкнул Мелеагр, — да как бы не все. На этих берегах особо чтят Великую Мать, больше, чем у нас. Вот, значит, поговоривают люди, что баба, Ясона окрутившая и многим нашим глаза затуманившая, не просто так это сотворила. Вроде как Гера ей бессмертие обещала, чтобы в наши земли исконные пройти.
— А зачем ей проходить? — спросил Орфей, — разве у вас её прежде не чтили? Да и на Крите тоже.
— Чтили всё больше лелеги, — объяснил Мелеагр, — а они не ахейцы. Они пеласгам родня. Ну так вот, Ясонова баба, значит, всем по ушам ездит, чтобы жертв Великой Матери приносили больше, храмы строили. Матере тейя становится Владычицей, вместо Атаны Конной, баба Ясонова за это бессмертие получает. Все довольны.
— И что, получила? — спросил Нестор.
— Не знаю, я потом не узнавал, — ответил Мелеагр, — только слышал краем уха, будто Ясон из-за этой бабы лишился силы, достоинства, а
